другою. Теперь, разумѣется, матери и бабушкѣ нужно было начать осмотръ сначала,—все это было, вѣдь, ихъ собственное! Вмѣсто нѣсколькихъ горшковъ съ цвѣтами, выставленныхъ за окошко на крышу, у нихъ былъ теперь прелестный зимній садикъ, вмѣсто одного шкафчика для провизіи—цѣлая кладовая, а ужъ кухня какая!.. Теплая, свѣтлая, съ печкой и плитой, свѣтлой и блестящей, какъ утюжная плитка!
— Ну, теперь и у васъ свой уголокъ, какъ у меня!—сказала госпожа Гофъ.—Заживете по-царски! Теперь вы достигли всего, чего только можетъ желать человѣкъ на землѣ! И ты тоже, мой милый дружокъ!
— Нѣтъ, не всего еще!—возразилъ онъ.
— Ну, молодая женка не заставитъ себя ждать!—сказала госпожа Гофъ.—И я ужъ знаю ее! Предчувствую! Но пока молчокъ! Ахъ, ты милый мой! Право, все это точно въ балетѣ!—И она засмѣялась сквозь слезы; мать и бабушка тоже.
другою. Теперь, разумеется, матери и бабушке нужно было начать осмотр сначала, — всё это было, ведь, их собственное! Вместо нескольких горшков с цветами, выставленных за окошко на крышу, у них был теперь прелестный зимний садик, вместо одного шкафчика для провизии — целая кладовая, а уж кухня какая!.. Тёплая, светлая, с печкой и плитой, светлой и блестящей, как утюжная плитка!
— Ну, теперь и у вас свой уголок, как у меня! — сказала госпожа Гоф. — Заживёте по-царски! Теперь вы достигли всего, чего только может желать человек на земле! И ты тоже, мой милый дружок!
— Нет, не всего ещё! — возразил он.
— Ну, молодая жёнка не заставит себя ждать! — сказала госпожа Гоф. — И я уж знаю её! Предчувствую! Но пока молчок! Ах, ты милый мой! Право, всё это точно в балете! — И она засмеялась сквозь слёзы; мать и бабушка тоже.
Создать оперу, написать самому и либретто, и музыку, и самому же ознакомить съ нею со сцены публику—да, вотъ это задача! Герой нашъ, подобно Вагнеру, обладалъ даромъ драматическаго творчества, но былъ-ли присущъ ему и музыкальный геній? Онъ то вѣрилъ, то не вѣрилъ въ свои силы, но отдѣлаться отъ заполонившей всѣ его мысли идеи не могъ. Годъ тому назадъ она еще только мелькала передъ нимъ фантастическою мечтой, теперь онъ уже смотрѣлъ на нее, какъ на достижимую цѣль жизни, и привѣтствовалъ свои музыкальныя импровизаціи, какъ крылатыхъ вѣстниковъ надежды! Маленькіе романсы и характерная весенняя пѣсня тоже указывали ему на таившуюся въ его душѣ, не открытую еще «страну мелодій»; да и не ему одному; баронессѣ эти композиціи тоже напоминали тѣ свѣжія вѣтви деревьевъ, которыя возвѣстили Колумбу близость еще невидимаго на горизонтѣ берега. И баловню счастья суждено было достигнуть этого берега! Случайно оброненное прекрасной молодой дѣвушкой слово запало ему въ душу и пустило тамъ ростки точно зерно. Слово это было—«Алладинъ».
Нашъ молодой другъ былъ такимъ же баловнемъ счастья, какъ Алладинъ. Онъ самъ сознавалъ это. И вотъ, онъ съ увлеченіемъ принялся читать и перечитывать прекрасную восточную сказку объ Алладинѣ, а затѣмъ мысленно перерабатывать ее въ драму. Въ воображеніи его уже возникали сцена за сценой, создавались цѣлые монологи и даже рождались мелодіи, одна богаче другой. Къ тому же времени, какъ онъ покончилъ съ либретто, онъ открылъ у себя въ душѣ цѣлый источникъ, неизсякаемый родникъ звуковъ и мелодій; они такъ и били изъ нея ключомъ! Онъ разработалъ и либретто и музыку, и, нѣсколько мѣсяцевъ спустя, опера была окончена вполнѣ.
Никто не зналъ о ней, никто не слышалъ изъ новой оперы ни единой
Создать оперу, написать самому и либретто, и музыку, и самому же ознакомить с нею со сцены публику — да, вот это задача! Герой наш, подобно Вагнеру, обладал даром драматического творчества, но был ли присущ ему и музыкальный гений? Он то верил, то не верил в свои силы, но отделаться от заполонившей все его мысли идеи не мог. Год тому назад она ещё только мелькала перед ним фантастическою мечтой, теперь он уже смотрел на неё, как на достижимую цель жизни, и приветствовал свои музыкальные импровизации, как крылатых вестников надежды! Маленькие романсы и характерная весенняя песня тоже указывали ему на таившуюся в его душе, не открытую ещё «страну мелодий»; да и не ему одному; баронессе эти композиции тоже напоминали те свежие ветви деревьев, которые возвестили Колумбу близость ещё невидимого на горизонте берега. И баловню счастья суждено было достигнуть этого берега! Случайно обронённое прекрасной молодой девушкой слово запало ему в душу и пустило там ростки точно зерно. Слово это было — «Алладин».
Наш молодой друг был таким же баловнем счастья, как Алладин. Он сам сознавал это. И вот, он с увлечением принялся читать и перечитывать прекрасную восточную сказку об Алладине, а затем мысленно перерабатывать её в драму. В воображении его уже возникали сцена за сценой, создавались целые монологи и даже рождались мелодии, одна богаче другой. К тому же времени, как он покончил с либретто, он открыл у себя в душе целый источник, неиссякаемый родник звуков и мелодий; они так и били из неё ключом! Он разработал и либретто и музыку, и, несколько месяцев спустя, опера была окончена вполне.
Никто не знал о ней, никто не слышал из новой оперы ни единой
