Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/316

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


Петька! Такъ вотъ рѣзвился онъ и у насъ на чердакѣ, гарцуя отъ печки къ сундуку! Онъ ни чуточки не измѣнился съ тѣхъ поръ!» А съ какою искреннею дѣтскою вѣрою пропѣлъ онъ, по приказанію Нурредина, молитву передъ тѣмъ, какъ спуститься въ подземелье! Что именно—чистая, проникнутая глубокимъ религіознымъ настроеніемъ музыка или артистическое исполненіе пѣвца—такъ увлекло слушателей? Восторгамъ не было конца. Повтореніе этой молитвы было бы просто профанаціей, и ея и не повторили, несмотря на настойчивыя требованія публики. Занавѣсъ опустился; первое дѣйствіе кончилось. Всякая критика смолкла; слышались лишь восгласы удивленія и восторга. Затѣмъ занавѣсъ опять поднялся; изъ оркестра снова полились дивные звуки, родственные чарующимъ насъ въ «Армидѣ» Глюка и въ «Волшебной флейтѣ» Моцарта. Алладинъ стоялъ въ волшебномъ саду. Камни, цвѣты, источники, глубокія ущелья—все какъ будто пѣло, отовсюду неслись нѣжные тихіе звуки, сливавшіеся въ одинъ величественный хоръ. Ему аккомпанировалъ то какъ будто приближавшійся, то удалявшійся шумъ крылъ парившихъ въ воздухѣ невидимыхъ духовъ. На фонѣ же этихъ звуковъ ярко выступала арія-монологъ самого Алладина, написанная по обычному образцу большихъ оперныхъ арій, но являвшаяся по ходу дѣйствія живою необходимою частью цѣлаго. Чистый прелестный голосъ и задушевное исполненіе артиста хватали за сердце; восторгъ слушателей все возрасталъ и достигъ высшаго своего предѣла, когда Алладинъ схватилъ лампу и раздался могучій хоръ побѣжденныхъ духовъ. Букеты дождемъ посыпались къ ногамъ Алладина, и скоро онъ стоялъ на настоящемъ коврѣ изъ цвѣтовъ. Какое торжество! Какая блаженная минута! Выше, блаженнѣе ея у него уже не будетъ въ жизни! Молодой артистъ чувствовалъ это. Лавровый вѣнокъ, коснувшись его груди, упалъ къ ногамъ его. Онъ видѣлъ, кто бросилъ этотъ вѣнокъ, видѣлъ, какъ молодая баронесса встала въ своей ложѣ и громко рукоплескала его торжеству. Словно огненная струя пробѣжала по его тѣлу, сердце разширилось въ груди до боли, онъ выпрямился, прижалъ вѣнокъ къ сердцу и упалъ навзничь. Что это? Обморокъ, смерть?.. Занавѣсъ опустился.

«Смерть!» пронеслось по зрительной залѣ. Молодой артистъ умеръ въ моментъ высшаго своего торжества, вкусилъ такую же блаженную смерть, какъ Софоклъ на Олимпійскихъ играхъ, какъ Торвальдсенъ въ театрѣ подъ звуки Бетховенской симфоніи. Лопнулъ кровеносный сосудъ въ сердцѣ, и пѣвецъ упалъ, какъ сраженный молніей, отошелъ въ вѣчность безъ боли, безъ страданій, сопровождаемый громомъ восторженныхъ апплодисментовъ. Петька-Счастливецъ свершилъ свою жизненную миссію!


Тот же текст в современной орфографии

Петька! Так вот резвился он и у нас на чердаке, гарцуя от печки к сундуку! Он ни чуточки не изменился с тех пор!» А с какою искреннею детскою верою пропел он, по приказанию Нурредина, молитву перед тем, как спуститься в подземелье! Что именно — чистая, проникнутая глубоким религиозным настроением музыка или артистическое исполнение певца — так увлекло слушателей? Восторгам не было конца. Повторение этой молитвы было бы просто профанацией, и её и не повторили, несмотря на настойчивые требования публики. Занавес опустился; первое действие кончилось. Всякая критика смолкла; слышались лишь возгласы удивления и восторга. Затем занавес опять поднялся; из оркестра снова полились дивные звуки, родственные чарующим нас в «Армиде» Глюка и в «Волшебной флейте» Моцарта. Алладин стоял в волшебном саду. Камни, цветы, источники, глубокие ущелья — всё как будто пело, отовсюду неслись нежные тихие звуки, сливавшиеся в один величественный хор. Ему аккомпанировал то как будто приближавшийся, то удалявшийся шум крыл паривших в воздухе невидимых духов. На фоне же этих звуков ярко выступала ария-монолог самого Алладина, написанная по обычному образцу больших оперных арий, но являвшаяся по ходу действия живою необходимою частью целого. Чистый прелестный голос и задушевное исполнение артиста хватали за сердце; восторг слушателей всё возрастал и достиг высшего своего предела, когда Алладин схватил лампу и раздался могучий хор побеждённых духов. Букеты дождём посыпались к ногам Алладина, и скоро он стоял на настоящем ковре из цветов. Какое торжество! Какая блаженная минута! Выше, блаженнее её у него уже не будет в жизни! Молодой артист чувствовал это. Лавровый венок, коснувшись его груди, упал к ногам его. Он видел, кто бросил этот венок, видел, как молодая баронесса встала в своей ложе и громко рукоплескала его торжеству. Словно огненная струя пробежала по его телу, сердце расширилось в груди до боли, он выпрямился, прижал венок к сердцу и упал навзничь. Что это? Обморок, смерть?.. Занавес опустился.

«Смерть!» — пронеслось по зрительной зале. Молодой артист умер в момент высшего своего торжества, вкусил такую же блаженную смерть, как Софокл на Олимпийских играх, как Торвальдсен в театре под звуки Бетховенской симфонии. Лопнул кровеносный сосуд в сердце, и певец упал, как сражённый молнией, отошёл в вечность без боли, без страданий, сопровождаемый громом восторженных аплодисментов. Петька-Счастливец свершил свою жизненную миссию!