бумагою. Съ низкаго потолка спускалась небольшая желѣзная люстра; какъ разъ надъ нею въ потолокъ вдѣлали опрокинутый вверхъ дномъ боченокъ, чтобы люстру можно было поднимать кверху, какъ это дѣлается въ большихъ театрахъ. «Динь-динь!» зазвонилъ суфлеръ, и люстра—прыгъ въ бочонокъ; теперь ужъ всѣ знали, что представленіе сейчасъ начнется! На представленіи присутствовала проѣзжая княжеская чета; театръ поэтому былъ набитъ биткомъ, только подъ самою люстрой образовалось что-то вродѣ маленькаго кратера. Тутъ не сидѣло ни души,—свѣчи оплывали, и сало то и дѣло капало на полъ: «капъ-капъ!» Я видѣлъ все это,—въ театрѣ стояла такая жара, что пришлось открыть люки, замѣнявшіе окна. Съ улицы въ нихъ заглядывали мальчишки и дѣвчонки, даромъ что въ театрѣ сидѣла полиція и грозила имъ палкою. Передъ самымъ оркестромъ возсѣдала на двухъ старыхъ креслахъ княжеская чета. Обыкновенно эти мѣста занимали бургомистръ и его супруга, но сегодня имъ пришлось сѣсть на простыя скамьи наряду съ прочими горожанами. «То-то! И надъ нашими господами, знать, есть господа!» шушукались между собою кумушки, и все кругомъ пріобрѣтало въ ихъ глазахъ еще болѣе праздничный видъ. Люстра ушла въ потолокъ, уличнымъ зѣвакамъ попало по рукамъ палкой, а мнѣ… мнѣ удалось посмотрѣть комедію!»
бумагою. С низкого потолка спускалась небольшая железная люстра; как раз над нею в потолок вделали опрокинутый вверх дном бочонок, чтобы люстру можно было поднимать кверху, как это делается в больших театрах. «Динь-динь!» — зазвонил суфлёр, и люстра — прыг в бочонок; теперь уж все знали, что представление сейчас начнётся! На представлении присутствовала проезжая княжеская чета; театр поэтому был набит битком, только под самою люстрой образовалось что-то вроде маленького кратера. Тут не сидело ни души, — свечи оплывали, и сало то и дело капало на пол: «кап-кап!» Я видел всё это, — в театре стояла такая жара, что пришлось открыть люки, заменявшие окна. С улицы в них заглядывали мальчишки и девчонки, даром что в театре сидела полиция и грозила им палкою. Перед самым оркестром восседала на двух старых креслах княжеская чета. Обыкновенно эти места занимали бургомистр и его супруга, но сегодня им пришлось сесть на простые скамьи наряду с прочими горожанами. «То-то! И над нашими господами, знать, есть господа!» — шушукались между собою кумушки, и всё кругом приобретало в их глазах ещё более праздничный вид. Люстра ушла в потолок, уличным зевакам попало по рукам палкой, а мне… мне удалось посмотреть комедию!»
«Вчера», разсказывалъ мѣсяцъ: «я плылъ надъ неугомоннымъ Парижемъ и заглянулъ въ Луврскіе покои. Сторожъ ввелъ въ огромную пустынную тронную залу какую-то бѣдно одѣтую старушку изъ простонародья. Она такъ добивалась увидѣть эту залу! И сколько это стоило ей хлопотъ и денегъ, сколько упрашиваній. Теперь она стояла посреди залы, сложивъ руки и благоговѣйно озираясь вокругъ, точно попала въ церковь. «Такъ вотъ гдѣ это было! Вотъ гдѣ!» промолвила она и подошла къ трону, драпированному дорогимъ бархатомъ съ золотою бахромой. «Тутъ!» продолжала она: «Тутъ!» И, опустившись передъ трономъ на колѣни, она поцѣловала бархатную драпировку. Мнѣ почудилось, что она плакала. «Это ужъ не тотъ бархатъ!» сказалъ сторожъ, и на губахъ его заиграла улыбка. «Но всетаки это было здѣсь!» сказала старушка. «И все осталось здѣсь попрежнему!» «Осталось, да не совсѣмъ!» отвѣтилъ онъ. «Окна тогда были выбиты, двери выломаны, а на полу стояли кровавыя лужи! Но все же это вѣрно: вашъ внукъ умеръ на тронѣ Франціи!» «Умеръ!» прошептала старуха. Больше, кажется, не было сказано ни слова, и они скоро ушли. Вечернія сумерки сгустились, и на дорогомъ бархатѣ трона легли отъ моихъ лучей еще болѣе яркіе блики. Какъ ты думаешь, кто была эта старуха? Я разскажу тебѣ исторію. Дѣло было во время Іюльской революціи, подъ вечеръ, въ день блистательной побѣды, когда каждый домъ служилъ крѣпостью, каждое окно
«Вчера», — рассказывал месяц: «я плыл над неугомонным Парижем и заглянул в Луврские покои. Сторож ввёл в огромную пустынную тронную залу какую-то бедно одетую старушку из простонародья. Она так добивалась увидеть эту залу! И сколько это стоило ей хлопот и денег, сколько упрашиваний. Теперь она стояла посреди залы, сложив руки и благоговейно озираясь вокруг, точно попала в церковь. «Так вот где это было! Вот где!» — промолвила она и подошла к трону, драпированному дорогим бархатом с золотою бахромой. «Тут!» — продолжала она: «Тут!» И, опустившись перед троном на колени, она поцеловала бархатную драпировку. Мне почудилось, что она плакала. «Это уж не тот бархат!» — сказал сторож, и на губах его заиграла улыбка. «Но всё-таки это было здесь!» — сказала старушка. «И всё осталось здесь по-прежнему!» — «Осталось, да не совсем!» — ответил он. «Окна тогда были выбиты, двери выломаны, а на полу стояли кровавые лужи! Но всё же это верно: ваш внук умер на троне Франции!» — «Умер!» — прошептала старуха. Больше, кажется, не было сказано ни слова, и они скоро ушли. Вечерние сумерки сгустились, и на дорогом бархате трона легли от моих лучей ещё более яркие блики. Как ты думаешь, кто была эта старуха? Я расскажу тебе историю. Дело было во время Июльской революции, под вечер, в день блистательной победы, когда каждый дом служил крепостью, каждое окно
