Коломбины уже завялъ. Пульчинель присѣлъ на могильный холмъ. Картина достойная кисти! Онъ сидѣлъ неподвижно, подперевъ щеку рукой и глядя мнѣ въ лицо,—оригинальный и комичный надгробный памятникъ! Какъ заапплодировала бы публика, увидѣвъ своего любимца въ такой позѣ! Долго бы не смолкали крики: браво, пульчинель, бисъ!»
Коломбины уже завял. Пульчинель присел на могильный холм. Картина достойная кисти! Он сидел неподвижно, подперев щёку рукой и глядя мне в лицо, — оригинальный и комичный надгробный памятник! Как зааплодировала бы публика, увидев своего любимца в такой позе! Долго бы не смолкали крики: браво, пульчинель, бис!»
Послушайте, что еще разсказывалъ мнѣ мѣсяцъ. «Я видѣлъ только что произведеннаго изъ кадетъ офицера, когда онъ впервые надѣлъ на себя блестящій мундиръ, видѣлъ молодую дѣвушку въ ея первомъ бальномъ платьѣ, видѣлъ и счастливую невѣсту молодого князя во всемъ блескѣ ея вѣнчальнаго наряда, но никто изъ нихъ не сіялъ такимъ счастьемъ, какъ четырехлѣтняя дѣвочка, которую я видѣлъ сегодня вечеромъ. Ей подарили новое голубое платьице и новую розовую шляпку. Я засталъ ее какъ разъ въ полномъ парадѣ. Всѣ кричали: «давайте свѣчку!» Моихъ лучей, какъ видно, было мало, требовалось болѣе яркое освѣщеніе! Малютка держалась въ струнку, какъ кукла, далеко отставивъ отъ платья ручонки съ растопыренными пальчиками. Какимъ блаженствомъ сіяли ея глазки, все ея личико! «Завтра я выпущу тебя такъ на улицу!» сказала ей мать. Малютка подняла глаза на шляпку, потомъ перевела ихъ внизъ на платьице, блаженно улыбнулась и проговорила: «Мама! А что скажутъ собачки, когда увидятъ меня такой нарядной?!»
Послушайте, что ещё рассказывал мне месяц. «Я видел только что произведённого из кадет офицера, когда он впервые надел на себя блестящий мундир, видел молодую девушку в её первом бальном платье, видел и счастливую невесту молодого князя во всём блеске её венчального наряда, но никто из них не сиял таким счастьем, как четырёхлетняя девочка, которую я видел сегодня вечером. Ей подарили новое голубое платьице и новую розовую шляпку. Я застал её как раз в полном параде. Все кричали: «давайте свечку!» Моих лучей, как видно, было мало, требовалось более яркое освещение! Малютка держалась в струнку, как кукла, далеко отставив от платья ручонки с растопыренными пальчиками. Каким блаженством сияли её глазки, всё её личико! «Завтра я выпущу тебя так на улицу!» — сказала ей мать. Малютка подняла глаза на шляпку, потом перевела их вниз на платьице, блаженно улыбнулась и проговорила: «Мама! А что скажут собачки, когда увидят меня такой нарядной?!»
«Я уже разсказывалъ тебѣ», началъ мѣсяцъ: «о Помпеѣ, этомъ городѣ-трупѣ въ ряду другихъ городовъ. Знаю я и еще одинъ, но уже не трупъ, а призракъ города. Въ журчаньи фонтановъ, мечущихъ свои струи въ мраморные водоемы, мнѣ всегда слышится сказка о плавучемъ городѣ. О немъ и должны разсказывать водяныя струи, пѣть морскія волны! Надъ моремъ часто клубится туманъ; это вдовья вуаль: женихъ моря умеръ, дворецъ и городъ его стали мавзолеемъ. Знаешь ты этотъ городъ? Никогда не слышно на его улицахъ грохота экипажей или топота лошадиныхъ копытъ; по этимъ улицамъ плаваютъ рыбы и, какъ привидѣнія, скользятъ черныя гондолы. Сейчасъ я перенесу тебя на главную площадь города, и ты подумаешь, что очутился въ сказочномъ царствѣ. Между широкими плитами мостовой пробивается трава; вокругъ одиноко стоящей башни вьются на зарѣ тысячи ручныхъ голубей. Съ трехъ сторонъ площадь окружена аркадами. Подъ аркадами спокойно сидитъ турокъ, посасывая свою длинную трубку; у колонны стоитъ красивый юноша-грекъ и смотритъ на высокія мачты, памятники былого могущества. Флаги на мачтахъ повисли, какъ траурныя вуали. Къ одной изъ мачтъ прислонилась отдохнуть молодая дѣвушка; тя-
«Я уже рассказывал тебе», — начал месяц: «о Помпее, этом городе-трупе в ряду других городов. Знаю я и ещё один, но уже не труп, а призрак города. В журчании фонтанов, мечущих свои струи в мраморные водоёмы, мне всегда слышится сказка о плавучем городе. О нём и должны рассказывать водяные струи, петь морские волны! Над морем часто клубится туман; это вдовья вуаль: жених моря умер, дворец и город его стали мавзолеем. Знаешь ты этот город? Никогда не слышно на его улицах грохота экипажей или топота лошадиных копыт; по этим улицам плавают рыбы и, как привидения, скользят чёрные гондолы. Сейчас я перенесу тебя на главную площадь города, и ты подумаешь, что очутился в сказочном царстве. Между широкими плитами мостовой пробивается трава; вокруг одиноко стоящей башни вьются на заре тысячи ручных голубей. С трёх сторон площадь окружена аркадами. Под аркадами спокойно сидит турок, посасывая свою длинную трубку; у колонны стоит красивый юноша-грек и смотрит на высокие мачты, памятники былого могущества. Флаги на мачтах повисли, как траурные вуали. К одной из мачт прислонилась отдохнуть молодая девушка; тя-
