уже третій годъ не приходится присутствовать на немъ изъ-за этихъ поѣздокъ!
На первой же станціи я разстался со всѣми своими спутниками кромѣ школьнаго учителя. Мы съ нимъ пересѣли въ четырехмѣстный диллижансъ, но оставались вдвоемъ во все время пути. Старику было лѣтъ шестьдесятъ; сухой, маленькаго роста, съ живыми глазками и черной бархатной шапочкой на головѣ, онъ являлся живымъ портретомъ школьнаго учителя Вуца изъ разсказа Жана Поля. Спутникъ мой былъ, впрочемъ, не изъ Ауенталя, а изъ какого-то маленькаго ганноверскаго городка, ѣхалъ въ Госларъ навѣстить своего стараго товарища и такъ же, какъ и я, впервые готовился взойти на горы. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ счастливцевъ, которые, по своей скромности и непритязательности въ соединеніи съ богатой фантазіей, готовы всякій сухой пень обвивать цвѣтами, скромную коморку принимать за волшебный дворецъ и высасывать медъ изъ самаго невзрачнаго цвѣточка. Съ какою-то дѣтскою гордостью описывалъ онъ мнѣ свой родной городокъ, являвшійся въ его глазахъ чуть-ли не центромъ вселенной. Въ послѣднее время городокъ этотъ такъ подвинулся впередъ,—въ немъ завелся даже театръ!
— Да!—разсказывалъ онъ.—Поглядѣли бы вы на нашъ театръ! Никто и не скажетъ, что тутъ прежде была конюшня! Стойла росписаны лирами и флейтами; нашъ старикъ-маляръ постарался на славу. А оркестръ… да лучшаго и желать нельзя въ такомъ маленькомъ городкѣ: двѣ скрипки, одинъ кларнетъ и большой барабанъ! Очень хорошо у нихъ выходитъ! Не умѣю вамъ сказать отчего, но эта музыка удивительно хватаетъ за сердце! Такъ вотъ и видишь передъ собою Божьихъ ангельчиковъ въ небѣ!.. Ну, конечно, мы и не требуемъ отъ музыкантовъ разныхъ тамъ фокусовъ-покусовъ, какъ берлинцы или брауншвейгцы. Нашъ старый кладбищенскій смотритель, онъ же и дирижеръ, угощаетъ насъ въ антрактахъ польскимъ да моллинаски[1], дамы наши подпѣваютъ оркестру, а мы, старики, выбиваемъ тактъ своими тросточками. Превесело!
— Ну, а насчетъ игры артистовъ-любителей какъ?—спросилъ я.
— О, все идетъ превосходно! У насъ, вѣдь, скажу вамъ, прежде чѣмъ выпустить ихъ передъ всей публикой, ихъ заставляютъ набираться храбрости и привыкать играть на репетиціяхъ. На генеральную же репетицію каждая семья поставляетъ двухъ человѣкъ изъ своей прислуги, чтобы театръ былъ полонъ, и играющіе могли, такъ сказать, взыграть духомъ!
— Да, должно быть, это превесело…
— Еще бы!—прервалъ онъ меня.—Да, мы веселимся отъ души и не завидуемъ имъ тамъ, въ Берлинѣ! Занавѣсъ и декораціи у насъ тоже прекрасные. На занавѣсѣ изображена наша городская пожарная труба; струя изъ нея бьетъ такъ натурально, и какъ будто прямо изъ суфлерской будки! А, вѣдь, все это только нарисовано, но какъ нарисовано! Декорація улицы тоже
- ↑ Старинный танец. (прим. редактора Викитеки)
уже третий год не приходится присутствовать на нём из-за этих поездок!
На первой же станции я расстался со всеми своими спутниками кроме школьного учителя. Мы с ним пересели в четырёхместный дилижанс, но оставались вдвоём во всё время пути. Старику было лет шестьдесят; сухой, маленького роста, с живыми глазками и чёрной бархатной шапочкой на голове, он являлся живым портретом школьного учителя Вуца из рассказа Жана Поля. Спутник мой был, впрочем, не из Ауенталя, а из какого-то маленького ганноверского городка, ехал в Гослар навестить своего старого товарища и так же, как и я, впервые готовился взойти на горы. Он был одним из тех счастливцев, которые, по своей скромности и непритязательности в соединении с богатой фантазией, готовы всякий сухой пень обвивать цветами, скромную каморку принимать за волшебный дворец и высасывать мёд из самого невзрачного цветочка. С какою-то детскою гордостью описывал он мне свой родной городок, являвшийся в его глазах чуть ли не центром вселенной. В последнее время городок этот так подвинулся вперёд, — в нём завёлся даже театр!
— Да! — рассказывал он. — Поглядели бы вы на наш театр! Никто и не скажет, что тут прежде была конюшня! Стойла расписаны лирами и флейтами; наш старик-маляр постарался на славу. А оркестр… да лучшего и желать нельзя в таком маленьком городке: две скрипки, один кларнет и большой барабан! Очень хорошо у них выходит! Не умею вам сказать отчего, но эта музыка удивительно хватает за сердце! Так вот и видишь перед собою Божьих ангельчиков в небе!.. Ну, конечно, мы и не требуем от музыкантов разных там фокусов-покусов, как берлинцы или брауншвейгцы. Наш старый кладбищенский смотритель, он же и дирижёр, угощает нас в антрактах польским да моллинаски[1], дамы наши подпевают оркестру, а мы, старики, выбиваем такт своими тросточками. Превесело!
— Ну, а насчёт игры артистов-любителей как? — спросил я.
— О, всё идёт превосходно! У нас, ведь, скажу вам, прежде чем выпустить их перед всей публикой, их заставляют набираться храбрости и привыкать играть на репетициях. На генеральную же репетицию каждая семья поставляет двух человек из своей прислуги, чтобы театр был полон, и играющие могли, так сказать, взыграть духом!
— Да, должно быть, это превесело…
— Ещё бы! — прервал он меня. — Да, мы веселимся от души и не завидуем им там, в Берлине! Занавес и декорации у нас тоже прекрасные. На занавесе изображена наша городская пожарная труба; струя из неё бьёт так натурально, и как будто прямо из суфлёрской будки! А, ведь, всё это только нарисовано, но как нарисовано! Декорация улицы тоже
- ↑ Старинный танец. (прим. редактора Викитеки)
