Провидецъ—поэтъ и долженъ указывать на нихъ, или лучше сказать, какъ бы накладывать на нихъ микроскопъ, чтобы сдѣлать ихъ видимыми толпѣ. Потомъ она мало-по-малу и сама привыкнетъ вглядываться, прозрѣетъ, и жизнь ея такимъ образомъ обогатится—обогатится красотою.
Но если ужъ стоячая будничная дѣйствительность такъ богата картинами, то какъ же богата ими дѣйствительность, пробѣгающая передъ глазами туриста! Передъ нимъ возникаютъ картины, картины безъ конца, хотя порою и до того миніатюрныя, бѣдныя великими моментами, такъ называемыми событіями, ландшафтами, историческими памятниками, что ихъ почти и нельзя назвать картинами или цвѣтами въ гирляндѣ, которую плететъ путешествіе. Самая-то гирлянда, однако, плетется, и мы хотимъ сейчасъ взять изъ нея нѣсколько мелкихъ зелененькихъ листочковъ, нѣсколько миніатюрныхъ, почти сливающихся вмѣстѣ, мимолетныхъ картинокъ. Каждая изъ нихъ поэтична, живописна, но всетаки не въ такой степени, чтобы красоваться на мольбертѣ отдѣльно.
Вотъ вамъ одинъ часъ изъ нашей поѣздки, одинъ изъ тѣхъ часовъ, въ которые, собственно говоря, ничего такого не случилось, о чемъ бы стоило разсказать, ничего не встрѣтилось, на что бы стоило обратить особенное вниманіе. Ѣхали мы черезъ лѣсъ, а затѣмъ по большой дорогѣ.
Нечего собственно разсказать, и въ то же время какъ много!
У самой дороги возвышался холмъ, поросшій можжевельникомъ; свѣжіе кусты его напоминаютъ маленькіе кипарисы, но эти были всѣ увядшіе, сухіе и цвѣтомъ напоминали волосы Мефистофеля. У подножія холма копошились свиньи—и худыя, и жирныя, и большія, и маленькія. На самомъ холмѣ стоялъ свинопасъ, весь въ лохмотьяхъ, босоногій, но съ книжкою въ рукахъ. Онъ былъ такъ погруженъ въ чтеніе, что и не видѣлъ и не слышалъ, какъ мы проѣхали. Можетъ быть, мы видѣли будущаго ученаго, знаменитость!
Мы проѣхали мимо какого-то крестьянскаго двора. Заглянувъ въ отворенныя ворота, мы увидѣли на дерновой крышѣ главнаго строенія какого-то крестьянина; онъ, видно, приводилъ ее въ порядокъ и въ эту минуту какъ разъ рубилъ молоденькое деревцо, выросшее на крышѣ. Топоръ блеснулъ на солнцѣ, и деревцо упало.
Въ лѣсу наѣхали мы на поляну, сплошь покрытую ландышами; воздухъ былъ такъ напоенъ ихъ ароматомъ, что просто трудно было дышать. Въ просвѣтъ между нѣсколькими высокими соснами лились яркіе солнечные лучи и падали прямо на огромную паутину. Нити ея, проведенныя съ математической точностью, блестѣли, словно тоненькія призмочки. Въ самой серединѣ этого воздушнаго замка сидѣлъ жирный и безобразный владѣлецъ его, паукъ. Въ сказкѣ онъ, пожалуй, сыгралъ бы роль лѣшаго!
Провидец — поэт и должен указывать на них, или лучше сказать, как бы накладывать на них микроскоп, чтобы сделать их видимыми толпе. Потом она мало-помалу и сама привыкнет вглядываться, прозреет, и жизнь её таким образом обогатится — обогатится красотою.
Но если уж стоячая будничная действительность так богата картинами, то как же богата ими действительность, пробегающая перед глазами туриста! Перед ним возникают картины, картины без конца, хотя порою и до того миниатюрные, бедные великими моментами, так называемыми событиями, ландшафтами, историческими памятниками, что их почти и нельзя назвать картинами или цветами в гирлянде, которую плетёт путешествие. Самая-то гирлянда, однако, плетётся, и мы хотим сейчас взять из неё несколько мелких зелёненьких листочков, несколько миниатюрных, почти сливающихся вместе, мимолётных картинок. Каждая из них поэтична, живописна, но всё-таки не в такой степени, чтобы красоваться на мольберте отдельно.
Вот вам один час из нашей поездки, один из тех часов, в которые, собственно говоря, ничего такого не случилось, о чём бы стоило рассказать, ничего не встретилось, на что бы стоило обратить особенное внимание. Ехали мы через лес, а затем по большой дороге.
Нечего собственно рассказать, и в то же время как много!
У самой дороги возвышался холм, поросший можжевельником; свежие кусты его напоминают маленькие кипарисы, но эти были все увядшие, сухие и цветом напоминали волосы Мефистофеля. У подножия холма копошились свиньи — и худые, и жирные, и большие, и маленькие. На самом холме стоял свинопас, весь в лохмотьях, босоногий, но с книжкою в руках. Он был так погружён в чтение, что и не видел и не слышал, как мы проехали. Может быть, мы видели будущего учёного, знаменитость!
Мы проехали мимо какого-то крестьянского двора. Заглянув в отворённые ворота, мы увидели на дерновой крыше главного строения какого-то крестьянина; он, видно, приводил её в порядок и в эту минуту как раз рубил молоденькое деревцо, выросшее на крыше. Топор блеснул на солнце, и деревцо упало.
В лесу наехали мы на поляну, сплошь покрытую ландышами; воздух был так напоен их ароматом, что просто трудно было дышать. В просвет между несколькими высокими соснами лились яркие солнечные лучи и падали прямо на огромную паутину. Нити её, проведённые с математической точностью, блестели, словно тоненькие призмочки. В самой середине этого воздушного замка сидел жирный и безобразный владелец его, паук. В сказке он, пожалуй, сыграл бы роль лешего!
