папу или императора въ адъ, чтобы доказать этимъ свою храбрость! Онъ былъ для своего времени все равно, что хоръ для греческой трагедіи, выступалъ, какъ своего рода Кассандра, предостерегая и порицая какъ папъ, такъ и князей. Онъ осмѣлился сказать Карлу IV въ лицо: «По тебѣ видно, что добродѣтель не наслѣдственна!» Когда же Римъ и Парижъ хотѣли вѣнчать его лаврами, онъ съ благороднымъ сознаніемъ своего достоинства обратился къ своимъ современникамъ за подтвержденіемъ того, что онъ дѣйствительно достоинъ такой чести, и въ продолженіи трехъ дней позволилъ экзаменовать себя, какъ школьника, прежде чѣмъ вступилъ въ Капитолій, гдѣ король Неаполитанскій надѣлъ на него пурпуровую тогу, а Римскій сенатъ увѣнчалъ лаврами, которыхъ не дождался Данте!»
Такимъ образомъ Аббасъ Дада вѣчно билъ на то, чтобы вознести Петрарку и унизить Данте, между тѣмъ, какъ оба эти поэта достойны стоять рядомъ, какъ душистая фіалка и пышно-цвѣтущій розовый кустъ. Мы должны были выучить наизусть всѣ сонеты Петрарки, изъ Данте же не прочли ни одной строчки, и только изъ порицаній Аббаса Дада я узналъ, что Данте затронулъ въ своей поэмѣ и рай, и чистилище, и адъ, три стихіи, особенно увлекавшія меня и возбуждавшія во мнѣ пламенное желаніе познакомиться съ твореніемъ Данте хотя бы тайкомъ: Аббасъ Дада никогда не простилъ бы мнѣ прикосновенія къ этому запретному плоду!
Однажды, бродя по площади Навоне между грудами апельсиновъ, разбросанными по землѣ обломками стараго желѣза, старыми платьями и другимъ хламомъ, я наткнулся на столикъ букиниста, заваленный старыми книгами и картинами. Тутъ были разложены и каррикатуры на обжоръ, уплетающихъ макароны, и изображенія Мадонны съ сердцемъ, пронзеннымъ мечомъ, и другіе крайне разнообразные предметы. Вниманіе мое привлекъ томъ Метастазіо; въ карманѣ у меня былъ одинъ паоло[1], послѣдній остатокъ карманныхъ денегъ, данныхъ мнѣ полгода тому назадъ Eccellenza. Для меня паоло было теперь цѣлымъ богатствомъ, и я готовъ былъ поступиться изъ него развѣ нѣсколькими байоко. Наконецъ, я почти уже сторговалъ Метастазіо, какъ вдругъ увидалъ заглавіе другой книги: «Divina commédia di Dante!» Запретный плодъ съ древа познанія добра и зла! Я бросилъ Метастазіо и схватился за «Комедію», но она оказалась мнѣ не по карману: за нее требовали три паоло! Я повертывалъ свое паоло въ рукахъ, оно просто жгло мнѣ руки, но удвоиться никакъ не хотѣло, а между тѣмъ, рѣшительная цѣна книги была объявлена—два паоло! Это была, вѣдь, лучшая итальянская книга, первое
- ↑ Итальянское скудо равняется десяти паоло, а паоло десяти байоко.
папу или императора в ад, чтобы доказать этим свою храбрость! Он был для своего времени всё равно, что хор для греческой трагедии, выступал, как своего рода Кассандра, предостерегая и порицая как пап, так и князей. Он осмелился сказать Карлу IV в лицо: «По тебе видно, что добродетель не наследственна!» Когда же Рим и Париж хотели венчать его лаврами, он с благородным сознанием своего достоинства обратился к своим современникам за подтверждением того, что он действительно достоин такой чести, и в продолжении трёх дней позволил экзаменовать себя, как школьника, прежде чем вступил в Капитолий, где король Неаполитанский надел на него пурпуровую тогу, а Римский сенат увенчал лаврами, которых не дождался Данте!»
Таким образом Аббас Дада вечно бил на то, чтобы вознести Петрарку и унизить Данте, между тем, как оба эти поэта достойны стоять рядом, как душистая фиалка и пышно-цветущий розовый куст. Мы должны были выучить наизусть все сонеты Петрарки, из Данте же не прочли ни одной строчки, и только из порицаний Аббаса Дада я узнал, что Данте затронул в своей поэме и рай, и чистилище, и ад, три стихии, особенно увлекавшие меня и возбуждавшие во мне пламенное желание познакомиться с творением Данте хотя бы тайком: Аббас Дада никогда не простил бы мне прикосновения к этому запретному плоду!
Однажды, бродя по площади Навоне между грудами апельсинов, разбросанными по земле обломками старого железа, старыми платьями и другим хламом, я наткнулся на столик букиниста, заваленный старыми книгами и картинами. Тут были разложены и карикатуры на обжор, уплетающих макароны, и изображения Мадонны с сердцем, пронзённым мечом, и другие крайне разнообразные предметы. Внимание моё привлёк том Метастазио; в кармане у меня был один паоло[1], последний остаток карманных денег, данных мне полгода тому назад Eccellenza. Для меня паоло было теперь целым богатством, и я готов был поступиться из него разве несколькими байоко. Наконец, я почти уже сторговал Метастазио, как вдруг увидал заглавие другой книги: «Divina commédia di Dante!» Запретный плод с древа познания добра и зла! Я бросил Метастазио и схватился за «Комедию», но она оказалась мне не по карману: за неё требовали три паоло! Я повёртывал свое паоло в руках, оно просто жгло мне руки, но удвоиться никак не хотело, а между тем, решительная цена книги была объявлена — два паоло! Это была, ведь, лучшая итальянская книга, первое
- ↑ Итальянское скудо равняется десяти паоло, а паоло десяти байоко.
