15 Я исцѣлился бы. Но въ нихъ, вѣдь, ядъ разлитъ
И раны сердца мнѣ онъ, какъ огнемъ, палитъ!
IV.
Царицей думъ и чувствъ моихъ ты стала,
Тебя я первую—послѣднюю люблю!
Тебя само мнѣ небо указало, 20 Люблю тебя, люблю и въ вѣкъ не разлюблю!
V.
Увялъ букетъ, тобой мнѣ данный,
Но вѣрю, вновь—благоуханный
Воскреснетъ въ пѣсняхъ онъ моихъ.
Узнай и встрѣть привѣтомъ ихъ!
VI.
25 Тебѣ не понятны ни волнъ рокотанье,
Ни звучныхъ аккордо̀въ, ни пѣсенъ рыданье,
Ни запахъ душистый весеннихъ цвѣтовъ,
Ни пламя сверкающихъ въ небѣ міровъ,
Ни нѣніе пташекъ, встрѣчающихъ лѣто, 30 Такъ гдѣ же понять тебѣ душу поэта?
Ея не сравнить и съ пучиной морскою,
Въ ней звуки рождаются сами собою,
Весеннихъ цвѣтовъ ароматъ въ ней разлитъ,
Священное пламя въ ней вѣчно горитъ! 35 Въ ней борются духи безсмертныхъ желаній
Со смертью—предѣломъ земныхъ упованій!
VII.
Старинное гласитъ преданье:
Жемчужины созданье
Бѣдняжкѣ-устрицѣ, живущей въ глубинѣ, 40 Лишь жизни стоитъ—не дороже!
Любовь! Какъ перлъ была дана ты мнѣ
И стоишь мнѣ того же!
Анна Ганзенъ.
Тот же текст в современной орфографии
15 Я исцелился бы. Но в них, ведь, яд разлит
И раны сердца мне он, как огнём, палит!
IV
Царицей дум и чувств моих ты стала,
Тебя я первую — последнюю люблю!
Тебя само мне небо указало, 20 Люблю тебя, люблю и ввек не разлюблю!
V
Увял букет, тобой мне данный,
Но верю, вновь — благоуханный
Воскреснет в песнях он моих.
Узнай и встреть приветом их!
VI
25 Тебе не понятны ни волн рокотанье,
Ни звучных аккордов, ни песен рыданье,
Ни запах душистый весенних цветов,
Ни пламя сверкающих в небе миров,
Ни пение пташек, встречающих лето, 30 Так где же понять тебе душу поэта?
Её не сравнить и с пучиной морскою,
В ней звуки рождаются сами собою,
Весенних цветов аромат в ней разли́т,
Священное пламя в ней вечно горит! 35 В ней борются духи бессмертных желаний
Со смертью — пределом земных упований!
VII
Старинное гласит преданье:
Жемчужины созданье
Бедняжке-устрице, живущей в глубине, 40 Лишь жизни стоит — не дороже!
Любовь! Как перл была дана ты мне
И стоишь мне того же!
