Господня сила, разумъ всемогущій |
Я видѣлъ этотъ воздухъ, вѣчно черный, какъ песокъ пустыни, крутимый вихремъ, видѣлъ, какъ опадало сѣмя Адама, словно листья осенью, слышалъ, какъ стонали въ воздушномъ пространствѣ скорбящіе духи. Я оплакивалъ великихъ подвижниковъ мысли, обрѣтавшихся здѣсь за то только, что они не были христіанами. Гомеръ, Сократъ, Брутъ, Виргилій и другіе лучшіе, благороднѣйшіе представители древности, были навсегда удалены отъ рая. Меня не удовлетворяло то, что Данте устроилъ ихъ здѣсь такъ уютно и хорошо, какъ только можетъ быть въ аду,—все же существованіе ихъ было безнадежною тоской, скорбью безъ мученій, все же они принадлежали къ тому же царству проклятыхъ, которые заключены въ глубокихъ адскихъ болотахъ, гдѣ вздохи ихъ всплываютъ пузырями, полными яда и заразительныхъ испареній. Почему Христосъ, спустившись въ адъ и затѣмъ снова воспаривши въ обитель Отца Небеснаго, не могъ взять изъ этой долины скорби всѣхъ? Развѣ любовь могла выбирать между равно несчастными? Я совсѣмъ забывалъ, что все это было только плодомъ поэтическаго творчества. Вздохи, раздававшіеся изъ смоляного котла, доходили до моего сердца; я видѣлъ сонмъ симонистовъ, выплывавшихъ на поверхность, гдѣ ихъ кололи острыми вилами демоны. Исполненныя жизни описанія Данте глубоко врѣзывались въ мою душу, мѣшались днемъ съ моими думами, ночью—съ моими грезами. По ночамъ часто слышали, какъ я кричалъ во снѣ: «Pape Satan, alepp Satan pape!» и думали, что меня мучитъ лукавый, а это я бредилъ прочитаннымъ. Во время классовъ я былъ разсѣянъ; тысячи мыслей занимали мой умъ, и при всемъ своемъ добромъ желаніи я не могъ отдѣлаться отъ нихъ. «Гдѣ ты витаешь, Антоніо?» спрашивали меня, и меня охватывали страхъ и стыдъ: я зналъ—гдѣ, но разстаться съ Данте, прежде чѣмъ пройду съ нимъ весь путь, не могъ.
День казался мнѣ невыносимо длиннымъ и тяжелымъ, какъ вызолоченные свинцовые колпаки, которые должны были носить въ аду лицемѣры. Съ трепетомъ крался я къ запрещенному плоду и упивался ужасными видѣніями, казнившими меня за мои воображаемые грѣхи. Я самъ чувствовалъ ужаленіе адскихъ змѣй, кружащихся въ пламени, откуда онѣ возрождаются, какъ фениксы, и изливаютъ свой ядъ.
- ↑ Переводъ Дмитрія Мина.
Господня сила, разум всемогущий |
Я видел этот воздух, вечно чёрный, как песок пустыни, крутимый вихрем, видел, как опадало семя Адама, словно листья осенью, слышал, как стонали в воздушном пространстве скорбящие духи. Я оплакивал великих подвижников мысли, обретавшихся здесь за то только, что они не были христианами. Гомер, Сократ, Брут, Вергилий и другие лучшие, благороднейшие представители древности, были навсегда удалены от рая. Меня не удовлетворяло то, что Данте устроил их здесь так уютно и хорошо, как только может быть в аду, — всё же существование их было безнадежною тоской, скорбью без мучений, всё же они принадлежали к тому же царству проклятых, которые заключены в глубоких адских болотах, где вздохи их всплывают пузырями, полными яда и заразительных испарений. Почему Христос, спустившись в ад и затем снова воспаривши в обитель Отца Небесного, не мог взять из этой долины скорби всех? Разве любовь могла выбирать между равно несчастными? Я совсем забывал, что всё это было только плодом поэтического творчества. Вздохи, раздававшиеся из смоляного котла, доходили до моего сердца; я видел сонм симонистов, выплывавших на поверхность, где их кололи острыми вилами демоны. Исполненные жизни описания Данте глубоко врезывались в мою душу, мешались днём с моими думами, ночью — с моими грёзами. По ночам часто слышали, как я кричал во сне: «Pape Satan, alepp Satan pape!» и думали, что меня мучит лукавый, а это я бредил прочитанным. Во время классов я был рассеян; тысячи мыслей занимали мой ум, и при всём своём добром желании я не мог отделаться от них. «Где ты витаешь, Антонио?» спрашивали меня, и меня охватывали страх и стыд: я знал — где, но расстаться с Данте, прежде чем пройду с ним весь путь, не мог.
День казался мне невыносимо длинным и тяжёлым, как вызолоченные свинцовые колпаки, которые должны были носить в аду лицемеры. С трепетом крался я к запрещённому плоду и упивался ужасными видениями, казнившими меня за мои воображаемые грехи. Я сам чувствовал ужаление адских змей, кружащихся в пламени, откуда они возрождаются, как фениксы, и изливают свой яд.
- ↑ Перевод Дмитрия Мина.
