толпу масокъ. Это были бѣдные ремесленники, которые въ дни карнавала пользуются одинаковыми правами съ богатѣйшими вельможами. Костюмы ихъ были очень оригинальны, а стоили очень дешево. Они накинули на себя поверхъ обыкновенной одежды грубые балахоны, на которыхъ, вмѣсто пуговицъ, были нашиты лимонныя корки, на плечахъ и на башмакахъ красовались пучки салата, на головахъ парики изъ сельдерея и на носу огромные очки, вырѣзанные изъ апельсинной корки.
Я сталъ угрожать имъ процессомъ, указывая имъ въ своей книгѣ на такія-то и такія-то статьи закона, воспрещавшія одѣваться такъ роскошно. Затѣмъ, сопровождаемый ихъ апплодисментами, я вышелъ на Корсо, превратившуюся изъ улицы въ маскарадную залу. Изо всѣхъ оконъ, со всѣхъ балконовъ и временно устроенныхъ возвышеній для зрителей спускались пестрые ковры. Вдоль стѣнъ домовъ тянулся безконечный рядъ стульевъ—«лучшихъ мѣстъ для зрителей», какъ выкрикивали барышники. Экипажи тянулись непрерывною двойною цѣпью; у нѣкоторыхъ экипажей даже колеса были украшены лавровыми вѣтвями, такъ что самые экипажи смотрѣли движущимися зелеными бесѣдками. Въ промежуткахъ между ними волновалась веселая толпа людей. Всѣ окна были заняты зрителями. Прелестныя римлянки въ офицерскихъ мундирахъ и съ намалеванными усиками на нѣжныхъ губкахъ, бросали въ знакомыхъ конфетти. Я обратился къ нимъ съ рѣчью, угрожая привлечь ихъ къ суду за то, что онѣ бросаютъ не только конфетти, но и огненныя взгляды, воспламеняющіе сердца! Цвѣточный дождь былъ наградой за мою рѣчь.
Вслѣдъ затѣмъ я наткнулся на разряженную барыню, шествовавшую подъ руку съ кавалеромъ; путь намъ преградила толпа затѣявшихъ свалку пульчинеллей, и барынѣ пришлось отвѣдать моего краснорѣчія.
— Синьора!—началъ я.—Такъ-то вы исполняете предписанія римско-католической церкви? Увы, гдѣ теперь найдешь Лукрецію, супругу Тарквинія Коллатина! Вы, и многія вамъ подобныя, отправляете на время карнавала вашихъ почтенныхъ мужей въ монастырь въ Трастевере, клянясь, что и сами будете вести богобоязненную, тихую жизнь, сидѣть дома въ то время, какъ они станутъ истязать свою плоть, молиться и работать день и ночь въ стѣнахъ монастыря! А вмѣсто того, вы себѣ бѣгаете по улицамъ съ кавалерами?! Эге, синьора! Я притяну васъ къ суду на основаніи параграфа 16-го статьи 27-й!
Тяжеловѣсный ударъ вѣеромъ по щекѣ былъ мнѣ отвѣтомъ; судя по основательности удара, я нечаянно угодилъ барынѣ не въ бровь, а въ самый глазъ.
— Ты спятилъ, Антоніо!?—шепнулъ мнѣ ея кавалеръ, и затѣмъ оба исчезли въ толпѣ сбировъ, грековъ и пастушекъ. Но мнѣ довольно было и этихъ немногихъ словъ,—я узналъ Бернардо. Кто же, однако, была его дама?
толпу масок. Это были бедные ремесленники, которые в дни карнавала пользуются одинаковыми правами с богатейшими вельможами. Костюмы их были очень оригинальны, а стоили очень дёшево. Они накинули на себя поверх обыкновенной одежды грубые балахоны, на которых, вместо пуговиц, были нашиты лимонные корки, на плечах и на башмаках красовались пучки салата, на головах парики из сельдерея и на носу огромные очки, вырезанные из апельсинной корки.
Я стал угрожать им процессом, указывая им в своей книге на такие-то и такие-то статьи закона, воспрещавшие одеваться так роскошно. Затем, сопровождаемый их аплодисментами, я вышел на Корсо, превратившуюся из улицы в маскарадную залу. Изо всех окон, со всех балконов и временно устроенных возвышений для зрителей спускались пёстрые ковры. Вдоль стен домов тянулся бесконечный ряд стульев — «лучших мест для зрителей», как выкрикивали барышники. Экипажи тянулись непрерывною двойною цепью; у некоторых экипажей даже колёса были украшены лавровыми ветвями, так что самые экипажи смотрели движущимися зелёными беседками. В промежутках между ними волновалась весёлая толпа людей. Все окна были заняты зрителями. Прелестные римлянки в офицерских мундирах и с намалёванными усиками на нежных губках, бросали в знакомых конфетти. Я обратился к ним с речью, угрожая привлечь их к суду за то, что они бросают не только конфетти, но и огненные взгляды, воспламеняющие сердца! Цветочный дождь был наградой за мою речь.
Вслед затем я наткнулся на разряженную барыню, шествовавшую под руку с кавалером; путь нам преградила толпа затеявших свалку пульчинеллей, и барыне пришлось отведать моего красноречия.
— Синьора! — начал я. — Так-то вы исполняете предписания римско-католической церкви? Увы, где теперь найдёшь Лукрецию, супругу Тарквиния Коллатина! Вы, и многие вам подобные, отправляете на время карнавала ваших почтенных мужей в монастырь в Трастевере, клянясь, что и сами будете вести богобоязненную, тихую жизнь, сидеть дома в то время, как они станут истязать свою плоть, молиться и работать день и ночь в стенах монастыря! А вместо того, вы себе бегаете по улицам с кавалерами?! Эге, синьора! Я притяну вас к суду на основании параграфа 16-го статьи 27-й!
Тяжеловесный удар веером по щеке был мне ответом; судя по основательности удара, я нечаянно угодил барыне не в бровь, а в самый глаз.
— Ты спятил, Антонио!? — шепнул мне её кавалер, и затем оба исчезли в толпе сбиров, греков и пастушек. Но мне довольно было и этих немногих слов, — я узнал Бернардо. Кто же, однако, была его дама?
