нея такой голосъ, такой талантъ, о какихъ мы и понятія не имѣемъ; къ тому же она хороша, дивно хороша собою! Не забудь захватить карандашъ: если она хоть на половину соотвѣтствуетъ описаніямъ, то должна вдохновить тебя, и ты посвятишь ей прелестнѣйшій сонетъ! Я же сберегъ отъ карнавала послѣдній букетъ фіалокъ, чтобы поднести ей, если она плѣнитъ меня.
Я охотно принялъ его приглашеніе; я хотѣлъ испить всю чашу карнавальныхъ удовольствій до дна, не упустивъ ни единой капельки. То былъ знаменательный вечеръ для насъ обоихъ: въ моемъ календарѣ третье февраля отмѣчено двойною чертой; Бернардо имѣлъ основанія сдѣлать тоже.
Новая пѣвица дебютировала въ роли Дидоны на сценѣ театра Алиберта—перваго римскаго опернаго театра. Великолѣпный потолокъ, на которомъ парили музы, занавѣсъ, изображавшій весь Олимпъ, и золотые арабески, украшавшіе ложи—все блестѣло новизною. Театръ былъ полонъ съ низу до верху. Надъ каждою ложей горѣли лампочки,—вся зала утопала въ морѣ свѣта. Бернардо обращалъ мое вниманіе на каждую, вновь входившую въ какую-нибудь ложу, красавицу и прохаживался на счетъ дурнушекъ.
Началась увертюра—своего рода музыкальное введеніе къ оперѣ. Въ морѣ бушуетъ буря и гонитъ Энея къ берегамъ Ливіи. Но вотъ буря утихаетъ, и слышатся звуки благочестивыхъ гимновъ, которые постепенно переходятъ въ восторженныя ликованія; нѣжные звуки флейтъ поютъ о еще незнакомомъ мнѣ чувствѣ, о пробуждающейся любви Дидоны. Раздаются звуки охотничьихъ роговъ, буря опять усиливается, и я переношусь вмѣстѣ съ влюбленными въ таинственный гротъ; мелодіи дышатъ любовью, бурною страстью и вдругъ разрѣшаются громкимъ диссонансомъ. Въ тотъ же моментъ занавѣсъ взвился. Эней собирается уѣхать завоевать для Асканія Гесперійское царство, хочетъ покинуть Дидону, пріютившую его—чужеземца, пожертвовавшую для него своею честью и своимъ спокойствіемъ. Она еще не знаетъ о его намѣреніи, «но скоро сладкій сонъ прервется»—говоритъ Эней. Тутъ появляется Дидона. Глубокая тишина воцарилась въ залѣ. Всѣхъ, какъ и меня, поразила новая примадонна своею царственною осанкой, соединенной съ какою-то нѣжною воздушною граціей. Нельзя, однако, сказать, чтобы она соотвѣтствовала моему представленію о Дидонѣ. Она была въ высшей степени женственна, нѣжна, прелестна духовною красотой Рафаэлевскихъ типовъ. Черныя какъ смоль волосы облегали прекрасный, высокій лобъ, темные глаза были полны выраженія. Раздались рукоплесканія,—ими публика привѣтствовала пока одну красоту, такъ какъ пѣвица не взяла еще ни одной ноты. На лицѣ ея въ то время, какъ она кланялась восхищенной толпѣ, вы-
неё такой голос, такой талант, о каких мы и понятия не имеем; к тому же она хороша, дивно хороша собою! Не забудь захватить карандаш: если она хоть наполовину соответствует описаниям, то должна вдохновить тебя, и ты посвятишь ей прелестнейший сонет! Я же сберёг от карнавала последний букет фиалок, чтобы поднести ей, если она пленит меня.
Я охотно принял его приглашение; я хотел испить всю чашу карнавальных удовольствий до дна, не упустив ни единой капельки. То был знаменательный вечер для нас обоих: в моём календаре третье февраля отмечено двойною чертой; Бернардо имел основания сделать тоже.
Новая певица дебютировала в роли Дидоны на сцене театра Алиберта — первого римского оперного театра. Великолепный потолок, на котором парили музы, занавес, изображавший весь Олимп, и золотые арабески, украшавшие ложи — всё блестело новизною. Театр был полон снизу доверху. Над каждою ложей горели лампочки, — вся зала утопала в море света. Бернардо обращал моё внимание на каждую, вновь входившую в какую-нибудь ложу, красавицу и прохаживался насчёт дурнушек.
Началась увертюра — своего рода музыкальное введение к опере. В море бушует буря и гонит Энея к берегам Ливии. Но вот буря утихает, и слышатся звуки благочестивых гимнов, которые постепенно переходят в восторженные ликования; нежные звуки флейт поют о ещё незнакомом мне чувстве, о пробуждающейся любви Дидоны. Раздаются звуки охотничьих рогов, буря опять усиливается, и я переношусь вместе с влюблёнными в таинственный грот; мелодии дышат любовью, бурною страстью и вдруг разрешаются громким диссонансом. В тот же момент занавес взвился. Эней собирается уехать завоевать для Аскания Гесперийское царство, хочет покинуть Дидону, приютившую его — чужеземца, пожертвовавшую для него своею честью и своим спокойствием. Она ещё не знает о его намерении, «но скоро сладкий сон прервётся» — говорит Эней. Тут появляется Дидона. Глубокая тишина воцарилась в зале. Всех, как и меня, поразила новая примадонна своею царственною осанкой, соединённой с какою-то нежною воздушною грацией. Нельзя, однако, сказать, чтобы она соответствовала моему представлению о Дидоне. Она была в высшей степени женственна, нежна, прелестна духовною красотой Рафаэлевских типов. Чёрные как смоль волосы облегали прекрасный, высокий лоб, тёмные глаза были полны выражения. Раздались рукоплескания, — ими публика приветствовала пока одну красоту, так как певица не взяла ещё ни одной ноты. На лице её в то время, как она кланялась восхищённой толпе, вы-
