сквы; но тотчасъ же, какъ будто всунулъ ноги въ старыя туфли, онъ вошелъ въ свой прежній веселый и пріятный міръ.
Кофе такъ и не сварился, а обрызгалъ всѣхъ и ушелъ, и произвелъ именно то самое, что было нужно, то-есть подалъ поводъ къ шуму и смѣху и залилъ дорогой коверъ и платье баронессы.
— Ну, теперь прощайте, а то вы никогда не умоетесь, а на моей совѣсти будетъ главное преступленіе порядочнаго человѣка — нечистоплотность. Такъ вы совѣтуете ножъ къ горлу?
— Непремѣнно, и такъ, чтобы ваша ручка была поближе отъ его губъ. Онъ поцѣлуетъ вашу ручку и все кончится благополучно, — отвѣчалъ Вронскій.
— Такъ нынче во французскомъ! — и, зашумѣвъ платьемъ, она исчезла.
Камеровскій поднялся тоже, а Вронскій, не дожидаясь его ухода, подалъ ему руку и отправился въ уборную. Пока онъ умывался, Петрицкій описалъ ему въ краткихъ чертахъ свое положеніе, насколько оно измѣнилось послѣ отъѣзда Вронскаго. Денегъ нѣтъ ничего. Отецъ сказалъ, что не дастъ и не заплатитъ долговъ. Портной хочетъ посадить и другой тоже непремѣнно грозитъ посадить. Полковой командиръ объявилъ, что если эти скандалы не прекратятся, то надо выходить. Баронесса надоѣла, какъ горькая рѣдька, особенно тѣмъ, что все хочетъ давать деньги; а есть одна, онъ ее покажетъ Вронскому, чудо, прелесть, въ восточномъ строгомъ стилѣ,„genre рабыни Ребекки“, понимаешь. Съ Беркошевымъ тоже разбранился, и онъ хотѣлъ прислать секундантовъ, но, разумѣется, ничего не выйдетъ. Вообще же все превосходно и чрезвычайно весело. И, не давая товарищу углубляться въ подробности своего положенія, Петрицкій пустился разсказывать ему всѣ интересныя новости. Слушая столь знакомые разсказы Петрицкаго въ столь знакомой обстановкѣ своей трехлѣтней квартиры, Вронскій испытывалъ пріятное чувство возвращенія къ привычной и беззаботной петербургской жизни.
