это, то я тебѣ скажу, кто виноватъ во всемъ: ты и ты, одна ты. Законы противъ такихъ молодчиковъ всегда были и есть! Да-съ, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старикъ, но я бы поставилъ его на барьеръ, этого франта. Да, а теперь и лѣчите, возите къ себѣ этихъ шарлатановъ.
Князь, казалось, имѣлъ сказать еще многое, но какъ только княгиня услыхала его тонъ, она, какъ это всегда бывало въ серьезныхъ вопросахъ, тотчасъ же смирилась и раскаялась.
— Alexandre, Alexandre, — шептала она, подвигаясь, и расплакалась.
Какъ только она заплакала, князь тоже затихъ. Онъ подошелъ къ ней.
— Ну, будетъ, будетъ! И тебѣ тяжело, я знаю. Что дѣлать! Бѣды большой нѣтъ. Богъ милостивъ… благодарствуй… — говорилъ онъ, уже самъ не зная, что говоритъ, и отвѣчая на мокрый поцѣлуй княгини, который онъ почувствовалъ на своей рукѣ. И князь вышелъ изъ комнаты.
Еще какъ только Кити въ слезахъ вышла изъ комнаты, Долли со своею материнскою, семейною привычкой тотчасъ же увидала, что тутъ предстоитъ женское дѣло, и приготовилась сдѣлать его. Она сняла шляпку и, нравственно засучивъ рукава, приготовилась дѣйствовать. Во время нападенія матери на отца она пыталась удерживать мать, насколько позволяла дочерняя почтительность. Во время взрыва князя она молчала; она чувствовала стыдъ за мать и нѣжность къ отцу за его сейчасъ же вернувшуюся доброту; но когда отецъ ушелъ, она собралась сдѣлать главное, что было нужно: идти къ Кити и успокоить ее.
— Я вамъ давно хотѣла сказать, maman: вы знаете ли, что Левинъ хотѣлъ сдѣлать предложеніе Кити, когда онъ былъ здѣсь въ послѣдній разъ? Онъ говорилъ Стивѣ.
— Ну, что жъ? Я не понимаю…
— Такъ, можетъ быть, Кити отказала ему? Она вамъ не говорила?
