Петрицкому и Кедрову съ Вронскимъ къ этому титулярному совѣтнику извиняться. Полковой командиръ и Вронскій — оба понимали, что имя Вронскаго и флигель-адъютантскій вензель должны много содѣйствовать смягченію титулярнаго совѣтника. И дѣйствительно, эти два средства оказались отчасти дѣйствительны; но результатъ примиренія остался сомнительнымъ, какъ и разсказывалъ Вронскій.
Пріѣхавъ во французскій театръ, Вронскій удалился съ полковымъ командиромъ въ фойе и разсказалъ ему свой успѣхъ или неуспѣхъ. Обдумавъ все, полковой командиръ рѣшилъ оставить дѣло безъ послѣдствій, но потомъ, ради удовольствія, сталъ разспрашивать Вронскаго о подробностяхъ его свиданья и долго не могъ удержаться отъ смѣха, слушая разсказъ Вронскаго о томъ, какъ затихавшій титулярный совѣтникъ вдругъ опять разгорался, вспоминая подробности дѣла, и какъ Вронскій, лавируя при послѣднемъ полусловѣ примиренія, ретировался, толкая впередъ себя Петрицкаго.
— Скверная исторія, но уморительная. Не можетъ же Кедровъ драться съ этимъ господиномъ! Такъ ужасно горячился? — смѣясь переспросилъ онъ. — А какова нынче Клеръ? Чудо! — сказалъ онъ про новую французскую актрису. — Сколько ни смотри, каждый день новая. Только одни французы могутъ это.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца послѣдняго акта, уѣхала изъ театра. Только что успѣла она войти въ свою уборную, обсыпать свое длинное блѣдное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай въ большой гостиной, какъ ужъ одна за другой стали подъѣзжать кареты къ ея огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкій подъѣздъ, и тучный швейцаръ, читающій по утрамъ, для назиданія прохожихъ, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворялъ эту огромную дверь, пропуская мимо себя пріѣзжавшихъ.
