вляюсь, какъ это могло огорчать меня. То же будетъ и съ этимъ горемъ. Пройдетъ время, и я буду къ этому равнодушенъ“.
Но прошло три мѣсяца, и онъ не сталъ къ этому равнодушенъ, и ему такъ же, какъ и въ первые дни, было больно вспоминать объ этомъ. Онъ не могъ успокоиться, потому что онъ, такъ долго мечтавшій о семейной жизни, такъ чувствовавшій себя созрѣвшимъ для нея, все-таки не былъ женатъ и былъ дальше чѣмъ когда-нибудь отъ женитьбы. Онъ болѣзненно чувствовалъ самъ, какъ чувствовали всѣ его окружающіе, что нехорошо въ его года человѣку единому быти. Онъ помнилъ, какъ онъ передъ отъѣздомъ въ Москву сказалъ разъ своему скотнику Николаю, наивному мужику, съ которымъ онъ любилъ поговорить: „Что, Николай! хочу жениться“, и какъ Николай поспѣшно отвѣчалъ, какъ о дѣлѣ, въ которомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія: „И давно пора, Константинъ Дмитричъ“. Но женитьба теперь стала отъ него дальше, чѣмъ когда-либо. Мѣсто было занято, и, когда онъ теперь въ воображеніи ставилъ на это мѣсто кого-нибудь изъ своихъ знакомыхъ дѣвушекъ, онъ чувствовалъ, что это было совершенно невозможно. Кромѣ того, воспоминаніе объ отказѣ и о роли, которую онъ игралъ при этомъ, мучило его стыдомъ. Сколько онъ ни говорилъ себѣ, что онъ тутъ ни въ чемъ невиноватъ, воспоминаніе это, наравнѣ съ другими такого же рода стыдными воспоминаніями, заставляло его вздрагивать и краснѣть. Были въ его прошедшемъ, какъ у всякаго человѣка, сознанные имъ дурные поступки, за которые совѣсть должна была бы мучить его; но воспоминаніе о дурныхъ поступкахъ далеко не такъ мучило его, какъ эти ничтожныя, но стыдныя воспоминанія. Эти раны никогда не затягивались. И наравнѣ съ этими воспоминаніями стояли теперь отказъ и то жалкое положеніе, въ которомъ онъ долженъ былъ представляться другимъ въ этотъ вечеръ. Но время и работа дѣлали свое. Тяжелыя воспоминанія болѣе и болѣе застилались для него невидимыми, но значительными со-
