онъ дѣлалъ надъ собой, онъ никакъ не могъ перенестись въ душу своего пріятеля и понять его чувства и прелесть изученія такихъ женщинъ.
Мѣсто тяги было недалеко надъ рѣчкой въ мелкомъ осинникѣ. Подъѣхавъ къ лѣсу, Левинъ слѣзъ и провелъ Облонскаго на уголъ мшистой и топкой полянки, уже освободившейся отъ снѣга. Самъ онъ вернулся на другой край, къ двойняшкѣ-березѣ, и, прислонивъ ружье въ развилинѣ сухого нижняго сучка, снялъ кафтанъ, перепоясался и попробовалъ свободы движеній рукъ.
Старая сѣдая Ласка, ходившая за нимъ слѣдомъ, сѣла осторожно противъ него и насторожила уши. Солнце спускалось за крупный лѣсъ, и на свѣтѣ зари березки, разсыпанныя по осиннику, отчетливо рисовались своими висящими вѣтвями съ надутыми, готовыми лопнуть почками.
Изъ частаго лѣса, гдѣ оставался еще снѣгъ, чуть слышно текла еще извилистыми узкими ручейками вода. Мелкія птицы щебетали и изрѣдка пролетали съ дерева на дерево.
Въ промежуткахъ совершенной тишины слышенъ былъ шорохъ прошлогоднихъ листьевъ, шевелившихся отъ таянія земли и отъ роста травъ.
„Каково! Слышно и видно, какъ трава растетъ!“ сказалъ себѣ Левинъ, замѣтивъ двинувшійся грифельнаго цвѣта мокрый осиновый листъ подлѣ иглы молодой травы. Онъ стоялъ, слушалъ и глядѣлъ то внизъ, на мокрую мшистую землю, то на прислушивающуюся Ласку, то на разстилавшееся передъ нимъ подъ горою море оголенныхъ макушъ лѣса, то на подернутое бѣлыми полосками тучъ тускнѣвшее небо. Ястребъ, неспѣшно махая крыльями, пролетѣлъ высоко надъ дальнимъ лѣсомъ; другой точно такъ же пролетѣлъ въ томъ же направленіи и скрылся. Птицы все громче и хлопотливѣе щебетали въ чащѣ. Недалеко заухалъ филинъ, и Ласка, вздрогнувъ, переступила
