шансовъ. Отчего ты не шелъ напроломъ? Я тебѣ говорилъ тогда, что… — онъ зѣвнулъ однѣми челюстями, не раскрывая рта.
„Знаетъ онъ или не знаетъ, что я дѣлалъ предложеніе? — подумалъ Левинъ, глядя на него. — Да, что-то есть хитрое, дипломатическое въ его лицѣ“, и, чувствуя, что краснѣетъ, онъ молча смотрѣлъ прямо въ глаза Степана Аркадьевича.
— Если было съ ея стороны что-нибудь тогда, то это было увлеченіе внѣшностью, — продолжалъ Облонскій. — Этотъ, знаешь, совершенный аристократизмъ и будущее положеніе въ свѣтѣ подѣйствовали не на нее, а на мать.
Левинъ нахмурился. Оскорбленіе отказа, черезъ которое онъ прошелъ, какъ будто свѣжею, только что полученною раной зажгло его въ сердцѣ. Но онъ былъ дома, а дома стѣны помогаютъ.
— Постой, постой, — заговорилъ онъ, перебивая Облонскаго. — Ты говоришь: аристократизмъ. А позволь тебя спросить, въ чемъ состоитъ этотъ аристократизмъ Вронскаго или кого бы то ни было, — такой аристократизмъ, чтобы можно было пренебречь мной? Ты считаешь Вронскаго аристократомъ, но я нѣтъ. Человѣкъ, отецъ котораго вылѣзъ изъ ничего пронырствомъ, мать котораго Богъ знаетъ съ кѣмъ ни была въ связи… Нѣтъ, ужъ извини, но я считаю аристократомъ себя и людей подобныхъ мнѣ, которые въ прошедшемъ могутъ указать на три-четыре честныя поколѣнія семей, находившихся на высшей степени образованія (дарованіе и умъ — это другое дѣло), и которые никогда ни передъ кѣмъ не подличали, никогда ни въ комъ не нуждались, какъ жили мой отецъ, мой дѣдъ. И я знаю много такихъ. Тебѣ низко кажется, что я считаю деревья въ лѣсу, а ты даришь тридцать тысячъ Рябинину; но ты получишь аренду и не знаю еще что, а я не получу и потому дорожу родовымъ и трудовымъ… Мы аристократы, а не тѣ, которые могутъ существовать только подачками отъ сильныхъ міра сего и кого купить можно за двугривенный.
