— Пойдемъ, я кончилъ, — сказалъ Вронскій и, вставъ, пошелъ къ двери. Яшвинъ всталъ тоже, растянувъ свои огромныя ноги и длинную спину.
— Мнѣ обѣдать еще рано, а выпить надо. Я приду сейчасъ. Эй, вина! — крикнулъ онъ своимъ знаменитымъ въ командованіи, густымъ и заставлявшимъ дрожать стекла голосомъ. — Нѣтъ, не надо, — тотчасъ же опять крикнулъ онъ. — Ты домой, такъ я съ тобой пойду.
И они пошли съ Вронскимъ.
Вронскій стоялъ въ просторной и чистой, розгороженной надвое, чухонской избѣ. Петрицкій жилъ съ нимъ вмѣстѣ и въ лагеряхъ. Петрицкій спалъ, когда Вронскій съ Яшвинымъ вошли въ избу.
— Вставай, будетъ спать, — сказалъ Яшвинъ, заходя за перегородку и толкая за плечо уткнувшагося носомъ въ подушку взлохмоченнаго Петрицкаго.
Петрицкій вдругъ вскочилъ на колѣнки и оглянулся.
— Твой братъ былъ здѣсь, — сказалъ онъ Вронскому. — Разбудилъ меня, чортъ его возьми, сказалъ, что придетъ опять. — И онъ опять, натягивая одѣяло, бросился на подушку. — Да оставь же, Яшвинъ, — говорилъ онъ, сердясь на Яшвина, тащившаго съ него одѣяло. — Оставь! — Онъ повернулся и открылъ глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что…
— Водки лучше всего, — пробасилъ Яшвинъ. — Терещенко! водки барину и огурцовъ, — крикнулъ онъ, видимо любя слушать свой голосъ.
— Водки ты думаешь? А? — спросилъ Петрицкій, морщась и протирая глаза. — А ты выпьешь? Вмѣстѣ, такъ выпьемъ! Вронскій, выпьешь? — сказалъ Петрицкій, вставая и закутываясь подъ руками въ тигровое одѣяло. Онъ вышелъ въ дверь перего-
