ными, то старательно выжидая взгляда сильныхъ міра и снимая свою круглую, большую шляпу, нажимавшую кончики его ушей. Она знала всѣ эти пріемы, и всѣ они ей были отвратительны. „Одно честолюбіе, одно желаніе успѣть — вотъ все, что́ есть въ его душѣ, — думала она, — а высокія соображенія, любовь къ просвѣщенію, религія, все это — только орудія для того, чтобъ успѣть“.
По его взглядамъ на дамскую бесѣдку (онъ смотрѣлъ прямо на нее, но не узнавалъ жены въ морѣ кисеи, лентъ, перьевъ, зонтиковъ и цвѣтовъ) она поняла, что онъ искалъ ее; но она нарочно не замѣчала его.
— Алексѣй Александровичъ! — закричала ему княгиня Бетси, — вы вѣрно не видите жену; вотъ она!
Онъ улыбнулся своею холодною улыбкой.
— Здѣсь столько блеска, что глаза разбѣжались, — сказалъ онъ и пошелъ въ бесѣдку. Онъ улыбнулся женѣ, какъ долженъ улыбнуться мужъ, встрѣчая жену, съ которою онъ только что видѣлся, и поздоровался съ княгиней и другими знакомыми, воздавъ каждому должное, то-есть пошутивъ съ дамами и перекинувшись привѣтствіями съ мужчинами. Внизу подлѣ бесѣдки стоялъ уважаемый Алексѣемъ Александровичемъ, извѣстный своимъ умомъ и образованіемъ, генерал-адъютантъ. Алексѣй Александровичъ заговорилъ съ нимъ.
Былъ промежутокъ между скачками и потому ничто не мѣшало разговору. Генерал-адъютантъ осуждалъ скачки. Алексѣй Александровичъ возражалъ, защищая ихъ. Анна слушала его тонкій, ровный голосъ, не пропуская ни одного слова, и каждое слово его казалось ей фальшиво и болью рѣзало ея ухо.
Когда началась четырехверстная скачка съ препятствіями, она нагнулась впередъ и, не спуская глазъ, смотрѣла на подходившаго къ лошади и садившагося Вронскаго и въ то же время слышала этотъ отвратительный, неумолкающій голосъ мужа. Она мучилась страхомъ за Вронскаго, но еще болѣе мучилась неумолкавшимъ, ей казалось, звукомъ тонкаго голоса мужа съ знакомыми интонаціями.
