же какъ онъ любилъ и хвалилъ деревенскую жизнь въ противоположность той, которой онъ не любилъ, точно такъ же и народъ любилъ онъ въ противоположность тому классу людей, котораго онъ не любилъ, и точно такъ же онъ зналъ народъ, какъ что-то противоположное вообще людямъ. Въ его методическомъ умѣ ясно сложились опредѣленныя формы народной жизни, выведенныя отчасти изъ самой народной жизни, но преимущественно изъ противоположенія. Онъ никогда не измѣнялъ своего мнѣнія о народѣ и сочувственнаго къ нему отношенія.
Въ случавшихся между братьями разногласіяхъ при сужденіяхъ о народѣ, Сергѣй Ивановичъ всегда побѣждалъ брата именно тѣмъ, что у Сергѣя Ивановича были опредѣленныя понятія о народѣ, его характерѣ, свойствахъ и вкусахъ; у Константина же Левина никакого опредѣленнаго и неизмѣннаго понятія не было, такъ что въ этихъ спорахъ Константинъ былъ уличаемъ въ противорѣчіи самому себѣ.
Для Сергѣя Ивановича меньшой братъ его былъ славный малый, съ сердцемъ, поставленнымъ хорошо (какъ онъ выражался по-французски), но съ умомъ хотя и довольно быстрымъ, однако подчиненнымъ впечатлѣніямъ минуты и потому исполненнымъ противорѣчій. Со снисходительностью старшаго брата онъ иногда объяснялъ ему значеніе вещей, но не могъ находить удовольствія спорить съ нимъ, потому что слишкомъ легко разбивалъ его.
Константинъ Левинъ смотрѣлъ на брата, какъ на человѣка огромнаго ума и образованія, благороднаго въ самомъ высокомъ значеніи этого слова и одареннаго способностью дѣятельности для общаго блага. Но въ глубинѣ своей души, чѣмъ старше онъ становился и чѣмъ ближе узнавалъ своего брата, тѣмъ чаще и чаще ему приходило въ голову, что эта способность дѣятельности для общаго блага, которой онъ чувствовалъ себя совершенно лишеннымъ, можетъ быть и не есть качество, а напротивъ недостатокъ чего-то, не недостатокъ добрыхъ, честныхъ, благородныхъ желаній и вкусовъ, но недостатокъ силы
