— А знаешь, я о тебѣ думалъ, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ. — Это ни на что не похоже, что́ у васъ дѣлается въ уѣздѣ, какъ мнѣ поразсказалъ этотъ докторъ; онъ очень не глупый малый. И я тебѣ говорилъ и говорю: не хорошо, что ты не ѣздишь на собранія и вообще устранился отъ земскаго дѣла. Если порядочные люди будутъ удаляться, разумѣется, все пойдетъ Богъ знаетъ какъ. Деньги мы платимъ, онѣ идутъ на жалованья, а нѣтъ ни школъ, ни фельдшеровъ, ни повивальныхъ бабокъ, ни аптекъ, ничего нѣтъ.
— Вѣдь я пробовалъ, — тихо и неохотно отвѣчалъ Левинъ, — не могу! ну что жъ дѣлать!
— Да чего ты не можешь? Я, признаюсь, не понимаю. Равнодушія, неумѣнія я не допускаю; неужели просто лѣнь?
— Ни то, ни другое, ни третье. Я пробовалъ, и вижу, что ничего не могу сдѣлать, — сказалъ Левинъ.
Онъ мало вникалъ въ то, что́ говорилъ братъ. Вглядываясь за рѣку на пашню, онъ различалъ что-то черное, но не могъ разобрать, лошадь это или приказчикъ верхомъ.
— Отчего же ты не можешь ничего сдѣлать? Ты сдѣлалъ попытку, и не удалось по-твоему, и ты покоряешься. Какъ не имѣть самолюбія?
— Самолюбія, — сказалъ Левинъ, задѣтый за живое словами брата, — я не понимаю. Когда бы въ университетѣ мнѣ сказали, что другіе понимаютъ интегральное вычисленіе, а я не понимаю, тутъ самолюбіе. Но тутъ надо быть убѣжденнымъ прежде, что нужно имѣть извѣстныя способности для этихъ дѣлъ, и главное въ томъ, что всѣ эти дѣла важны очень.
— Такъ что жъ! развѣ это не важно? — сказалъ Сергѣй Ивановичъ, задѣтый за живое и тѣмъ, что братъ его находилъ неважнымъ то, что его занимало, и въ особенности тѣмъ, что онъ, очевидно, почти не слушалъ его.
— Мнѣ не кажется важнымъ, не забираетъ меня, что жъ ты
