— Мотри, — повторилъ старикъ.
Титъ освободилъ мѣсто, и Левинъ пошелъ за нимъ. Трава была низкая, придорожная, и Левинъ, давно не косившій и смущенный обращенными на себя взглядами, въ первыя минуты косилъ дурно, хотя и махалъ сильно. Сзади его послышались голоса:
— Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему сгибаться какъ, — сказалъ одинъ.
— Пяткой больше налегай, — сказалъ другой.
— Ничего, ладно, настрыкается, — продолжалъ старикъ. — Вишь пошелъ… Широкъ рядъ берешь, умаешься… Хозяинъ, нельзя, для себя старается! А вишь подрядье-то! За это нашего брата по горбу бывало.
Трава пошла мягче, и Левинъ, слушая, но не отвѣчая, стараясь косить какъ можно лучше, шелъ за Титомъ. Они прошли шаговъ сто. Титъ все шелъ, не останавливаясь, не выказывая ни малѣйшей усталости; но Левину уже страшно становилось, что онъ не выдержитъ: такъ онъ усталъ.
Онъ чувствовалъ, что махаетъ изъ послѣднихъ силъ, и рѣшился просить Тита остановиться. Но въ это самое время Титъ самъ остановился и, нагнувшись, взялъ травы, отеръ косу и сталъ точить. Левинъ расправился и, вздохнувъ, оглянулся. Сзади его шелъ мужикъ и очевидно также усталъ, потому что сейчасъ же, не доходя Левина, остановился и принялся точить. Титъ наточилъ свою косу и косу Левина, и они пошли дальше.
На второмъ пріемѣ было то же. Титъ шелъ махъ за махомъ, не останавливаясь и не уставая. Левинъ шелъ за нимъ, стараясь не отставать, и ему становилось все труднѣе и труднѣе: наступала минута, когда онъ чувствовалъ, у него не остается болѣе силъ, но въ это самое время Титъ останавливался и точилъ.
Такъ они прошли первый рядѣ. И длинный рядъ этотъ показался особенно труденъ Левину; но зато, когда рядъ былъ
