рано теперь. Въ его работѣ стала происходить теперь перемѣна, доставлявшая ему огромное наслажденіе. Въ серединѣ его работы на него находили минуты, во время которыхъ онъ забывалъ то, что́ дѣлалъ, ему становилось легко, и въ эти же самыя минуты рядъ его выходилъ почти такъ же ровенъ и хорошъ, какъ и у Тита. Но только что онъ вспоминалъ о томъ, что́ онъ дѣлаетъ, и начиналъ стараться сдѣлать лучше, тотчасъ же онъ испытывалъ всю тяжесть труда, и рядъ выходилъ дуренъ.
Пройдя еще одинъ рядъ, онъ хотѣлъ опять заходить, но Титъ остановился и, подойдя къ старику, что-то тихо сказалъ ему. Они оба поглядѣли на солнце. „О чемъ это они говорятъ и отчего онъ не заходитъ рядъ?“ подумалъ Левинъ, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менѣе четырехъ часовъ и имъ пора завтракать.
— Завтракать, баринъ, — сказалъ старикъ.
— Развѣ пора? Ну, завтракать.
Левинъ отдалъ косу Титу и вмѣстѣ съ мужиками, пошедшими къ кафтанамъ за хлѣбомъ черезъ слегка побрызганные дождемъ ряды длиннаго скошеннаго пространства, пошелъ къ лошади. Тутъ только онъ понялъ, что не угадалъ погоду, и дождь мочилъ его сѣно.
— Испортитъ сѣно, — сказалъ онъ.
— Ничего, баринъ, въ дождь коси, въ погоду греби! — сказалъ старикъ.
Левинъ отвязалъ лошадь и поѣхалъ домой пить кофе.
Сергѣй Ивановичъ только что всталъ. Напившись кофею, Левинъ уѣхалъ опять на покосъ, прежде чѣмъ Сергѣй Ивановичъ успѣлъ одѣться и выйти въ столовую.
Послѣ завтрака Левинъ попалъ въ рядъ уже не на прежнее мѣсто, а между шутником-старикомъ, который пригласилъ его
