чувствуете этого. Какъ вамъ просто не жалко меня, когда вы знаете…
— Что́ я знаю?
— Знаете, что я дѣлалъ предложеніе и что мнѣ отказано, — проговорилъ Левинъ, и вся та нѣжность, которую минуту тому назадъ онъ чувствовалъ къ Кити, замѣнилась въ душѣ его чувствомъ злобы за оскорбленіе.
— Почему же вы думаете, что я знаю?
— Потому что всѣ это знаютъ.
— Вотъ ужъ въ этомъ вы ошибаетесь; я не знала этого, хотя и догадывалась.
— А! ну такъ вы теперь знаете.
— Я знала только то, что что-то было, что́ ее ужасно мучило, и что она просила меня никогда не говорить объ этомъ. А если она не сказала мнѣ, то она никому не говорила. Но что же у васъ было? Скажите мнѣ.
— Я вамъ сказалъ, что́ было.
— Когда?
— Когда я былъ въ послѣдній разъ у васъ.
— А знаете, что́ я вамъ скажу, — сказала Дарья Александровна: — мнѣ ее ужасно, ужасно жалко. Вы страдаете только отъ гордости.
— Можетъ быть, — сказалъ Левинъ, — но…
Она перебила его.
— Но ее, бѣдняжку, мнѣ ужасно и ужасно жалко. Теперь я все понимаю.
— Ну, Дарья Александровна, вы меня извините, — сказалъ онъ вставая. — Прощайте, Дарья Александровна, до свиданья.
— Нѣтъ, постойте, — сказала она, схватывая его за рукавъ. — Постойте, садитесь.
— Пожалуйста, пожалуйста, не будемъ говорить объ этомъ, — сказалъ онъ, садясь и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуя, что въ сердцѣ его поднимается и шевелится казавшаяся ему похороненною надежда.
