Пожимаясь отъ холода, Левинъ быстро шелъ, глядя на землю. „Это что? кто-то ѣдетъ“, подумалъ онъ, услыхавъ бубенцы, и поднялъ голову. Въ сорока шагахъ отъ него, ему навстрѣчу, по той большой дорогѣ-муравкѣ, по которой онъ шелъ, ѣхала четверней карета съ важами. Дышловыя лошади жались отъ колей на дышло, но ловкій ямщикъ, бокомъ сидѣвшій на козлахъ, держалъ дышломъ по колеѣ, такъ что колеса бѣжали по гладкому.
Только это замѣтилъ Левинъ и, не думая о томъ, кто это можетъ ѣхать, разсѣянно взглянулъ въ карету.
Въ каретѣ дремала въ углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидѣла молодая дѣвушка, держась обѣими руками за ленточки бѣлаго чепчика. Свѣтлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она смотрѣла чрезъ него на зарю восхода.
Въ то самое мгновеніе, какъ видѣніе это уже исчезало, правдивые глаза взглянули на него. Она узнала его, и удивленная радость освѣтила ея лицо.
Онъ не могъ ошибиться. Только одни на свѣтѣ были эти глаза. Только одно было на свѣтѣ существо, способное сосредоточивать для него весь свѣтъ и смыслъ жизни. Это была она. Это была Кити. Онъ понялъ, что она ѣхала въ Ергушово со станціи желѣзной дороги. И все то, что́ волновало Левина въ эту безсонную ночь, всѣ тѣ рѣшенія, которыя были приняты имъ, — все вдругъ исчезло. Онъ съ отвращеніемъ вспомнилъ свои мечты женитьбы на крестьянкѣ. Тамъ только, въ этой, быстро удалявшейся и переѣхавшей на другую сторону дороги, каретѣ, — тамъ только была возможность разрѣшенія столь мучительно тяготившей его въ послѣднее время загадки его жизни.
Она не выглянула больше. Звукъ рессоръ пересталъ быть слышенъ, чуть слышны стали бубенчики. Лай собакъ показалъ, что карета проѣхала и деревню, — и остались вокругъ пустыя поля, деревня впереди и онъ самъ, одинокій и чужой всему, одиноко идущій по заброшенной большой дорогѣ.
