и англичане выработали бы изъ нихъ свободу, а мы вотъ только смѣемся.
— Но что же дѣлать? — виновато сказалъ Левинъ. — Это былъ мой послѣдній опытъ. И я отъ всей души пытался. Не могу, неспособенъ.
— Не неспособенъ, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ, — ты не такъ смотришь на дѣло.
— Можетъ быть, — уныло отвѣчалъ Левинъ.
— А ты знаешь, братъ Николай опять тутъ.
Братъ Николай былъ родной и старшій братъ Константина Левина и одноутробный братъ Сергѣя Ивановича, погибшій человѣкъ, промотавшій большую долю своего состоянія, вращавшійся въ самомъ странномъ и дурномъ обществѣ и поссорившійся съ братьями.
— Что ты говоришь? — съ ужасомъ вскрикнулъ Левинъ. — Почему ты знаешь?
— Прокофій видѣлъ его на улицѣ.
— Здѣсь, въ Москвѣ? гдѣ онъ? ты знаешь? — Левинъ всталъ со стула, какъ бы собираясь тотчасъ же идти.
— Я жалѣю, что сказалъ тебѣ это, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ, покачивая головой на волненіе меньшого брата. — Я посылалъ узнать, гдѣ онъ живетъ, и послалъ ему вексель его Трубину, по которому я заплатилъ. Вотъ что онъ мнѣ отвѣтилъ.
И Сергѣй Ивановичъ подалъ брату записку изъ-подъ пресс-папье.
Левинъ прочелъ написанное страннымъ, роднымъ ему почеркомъ: „Прошу покорно оставить меня въ покоѣ. Это одно, чего я требую отъ своихъ любезныхъ братцевъ. Николай Левинъ“.
Левинъ прочелъ это и, не поднимая головы, съ запиской въ рукахъ стоялъ передъ Сергѣемъ Ивановичемъ.
Въ душѣ его боролись желаніе забыть теперь о несчастномъ братѣ и сознаніе того, что это будетъ дурно.
— Онъ очевидно хочетъ оскорбить меня, — продолжалъ Сергѣй
