съ другой — достигалось только то, что хозяйство шло ни въ чью и совершенно напрасно портились прекрасныя орудія, прекрасная скотина и земля. Главное же — не только совершенно даромъ пропадала направленная на это дѣло энергія, но онъ не могъ не чувствовать теперь, когда смыслъ его хозяйства обнажился для него, что цѣль его энергіи была самая недостойная. Въ сущности, въ чемъ состояла борьба? Онъ стоялъ за каждый свой грошъ (и не могъ не стоять, потому что стоило ему ослабить энергію, и ему бы недостало денегъ расплачиваться съ рабочими), а они только стояли за то, чтобы работать спокойно и пріятно, т.-е. такъ, какъ они привыкли. Въ его интересахъ было то, чтобы каждый работникъ сработалъ какъ можно больше, притомъ чтобы не забывался, чтобы старался не сломать вѣялки, конныхъ граблей, молотилки, чтобъ онъ обдумывалъ то, что онъ дѣлаетъ; работнику же хотѣлось работать какъ можно пріятнѣе, съ отдыхомъ, и главное — беззаботно и забывшись, не размышляя. Въ нынѣшнее лѣто на каждомъ шагу Левинъ видѣлъ это. Онъ посылалъ скосить клеверъ на сѣно, выбравъ плохія десятины, проросшія травой и полынью, негодныя на сѣмена, — ему скашивали подъ рядъ лучшія сѣменныя десятины, оправдываясь тѣмъ, что такъ приказалъ приказчикъ, и утѣшали его тѣмъ, что сѣно будетъ отличное; но онъ зналъ, что это происходило отъ того, что эти десятины было косить легче. Онъ посылалъ сѣноворошилку трясти сѣно, — ее ломали на первыхъ рядахъ, потому что скучно было мужику сидѣть на козлахъ подъ махающими надъ нимъ крыльями. И ему говорили: „не извольте безпокоиться, бабы живо растрясутъ“. Плуги оказывались негодящимися, потому что работнику не приходило въ голову опустить поднятый рѣзецъ, и, ворочая силомъ, онъ мучилъ лошадей и портилъ землю; и Левина просили быть покойнымъ. Лошадей запускали въ пшеницу, потому что ни одинъ работникъ не хотѣлъ быть ночнымъ сторожемъ, и, несмотря на приказаніе этого не дѣлать, работники чередовались стеречь ночное, и Ванька, проработавъ весь день, заснулъ
