Левинъ любилъ своего брата, но быть съ нимъ вмѣстѣ всегда было мученіе. Теперь же, когда Левинъ подъ вліяніемъ пришедшей ему мысли и напоминанія Агаѳьи Михайловны былъ въ неясномъ, запутанномъ состояніи, ему предстоящее свиданіе съ братомъ показалось особенно тяжелымъ. Вмѣсто гостя веселаго, здороваго, чужого, который, онъ надѣялся, развлечетъ его въ его душевной неясности, онъ долженъ былъ видѣться съ братомъ, который понимаетъ его насквозь, который вызоветъ въ немъ всѣ самыя задушевныя мысли, заставитъ его высказаться вполнѣ. А этого ему не хотѣлось.
Сердясь на самого себя за это гадкое чувство, Левинъ сбѣжалъ въ переднюю; какъ только онъ вблизи увидалъ брата, это чувство личнаго разочарованія тотчасъ же исчезло и замѣнилось жалостью. Какъ ни страшенъ былъ братъ Николай своею худобой и болѣзненностью прежде, теперь онъ еще похудѣлъ, еще изнемогъ. Это былъ скелетъ, покрытый кожей.
Онъ стоялъ въ передней, дергаясь длинною, худою шеей и срывая съ нея шарфъ, и странно жалостно улыбался. Увидавъ эту улыбку, смиренную и покорную, Левинъ почувствовалъ, что судороги сжимаютъ ему горло.
— Вотъ я пріѣхалъ къ тебѣ, — сказалъ Николай глухимъ голосомъ, ни на секунду не спуская глазъ съ лица брата. — Я давно хотѣлъ, да все нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорилъ онъ, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.
— Да, да! — отвѣчалъ Левинъ. И ему стало еще страшнѣе, когда онъ, цѣлуясь, почувствовалъ губами сухость тѣла брата и увидалъ вблизи его большіе, странно свѣтящіеся глаза.
За нѣсколько недѣль предъ этимъ Константинъ Левинъ писалъ брату, что, по продажѣ той маленькой части, которая оставалась у нихъ недѣленою въ домѣ, братъ имѣлъ получить теперь свою долю, около 2.000 рублей.
Николай сказалъ, что онъ пріѣхалъ теперь получить эти деньги и главное побывать въ своемъ гнѣздѣ, дотронуться до
