Алексѣй Александровичъ послѣ встрѣчи у себя на крыльцѣ съ Вронскимъ поѣхалъ, какъ и намѣренъ былъ, въ итальянскую оперу. Онъ отсидѣлъ тамъ два акта и видѣлъ всѣхъ, кого ему нужно было. Вернувшись домой, онъ внимательно осмотрѣлъ вѣшалку и, замѣтивъ, что военнаго пальто не было, по обыкновенію прошелъ къ себѣ. Но, противно обыкновенію, онъ не легъ спать и проходилъ взадъ и впередъ по своему кабинету до трехъ часовъ ночи. Чувство гнѣва на жену, не хотѣвшую соблюдать приличій и исполнять единственное поставленное ей условіе: не принимать у себя своего любовника, не давало ему покоя. Она не исполнила его требованія, и онъ долженъ наказать ее и привести въ исполненіе свою угрозу: требовать развода и отнять сына. Онъ зналъ всѣ трудности, связанныя съ этимъ дѣломъ, но онъ сказалъ, что сдѣлаетъ это, и теперь онъ долженъ исполнить угрозу. Графиня Лидія Ивановна намекала ему, что это былъ лучшій выходъ изъ его положенія, и въ послѣднее время практика разводовъ довела это дѣло до такого усовершенствованія, что Алексѣй Александровичъ видѣлъ возможность преодолѣть формальныя трудности. Кромѣ того, бѣда одна не ходитъ, и дѣла объ устройствѣ инородцевъ и объ орошеніи полей Зарайской губерніи навлекли на Алексѣя Александровича такія непріятности по службѣ, что онъ все это послѣднее время находился въ крайнемъ раздраженіи.
Онъ не спалъ всю ночь, и гнѣвъ его, увеличиваясь въ какой-то огромной прогрессіи, дошелъ къ утру до крайнихъ предѣловъ. Онъ поспѣшно одѣлся и, какъ бы неся полную чашу гнѣва и боясь расплескать ее, боясь вмѣстѣ съ гнѣвомъ утратить энергію, нужную ему для объясненія съ женой, вошелъ къ ней, какъ только узналъ, что она встала.
Анна, думавшая, что она такъ хорошо знаетъ своего мужа, было поражена его видомъ, когда онъ вошелъ къ ней. Лобъ его былъ нахмуренъ, и глаза мрачно смотрѣли впередъ себя,
