лобъ на руку и стала читать. Изрѣдка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядомъ: „то ли это, что я думаю?“
— Я поняла, — сказала она покраснѣвъ.
— Какое это слово? — сказалъ онъ, указывая на и, которымъ означалось слово: никогда.
— Это слово значитъ никогда, — оказала она, — но это неправда!
Онъ быстро стеръ написанное, подалъ ей мѣлъ и всталъ. Она написала: т, я, н, м, и, о.
Долли утѣшилась совсѣмъ отъ горя, причиненнаго ей разговоромъ съ Алексѣемъ Александровичемъ, когда она увидала эти двѣ фигуры: Кити съ мѣлкомъ въ рукахъ и съ улыбкою робкою и счастливою, глядящую вверхъ на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся надъ столомъ, съ горящими глазами, устремленными то на столъ, то на нее. Онъ вдругъ просіялъ: онъ понялъ. Это значило: „тогда я не могла иначе отвѣтить“.
Онъ взглянулъ на нее вопросительно, робко.
— Только тогда?
— Да, — отвѣчала ея улыбка.
— А т… а теперь? — спросилъ онъ.
— Ну, такъ вотъ прочтите. Я скажу то, чего бы желала. Очень бы желала! — Она написала начальныя буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: „чтобы вы могли забыть и простить, что было“.
Онъ схватилъ мѣлъ напряженными, дрожащими пальцами и, сломавъ его, написалъ начальныя буквы слѣдующаго: „мнѣ нечего забывать и прощать, я не переставалъ любить васъ“.
Она взглянула на него съ остановившеюся улыбкой.
— Я поняла, — шопотомъ сказала она.
Онъ сѣлъ и написалъ длинную фразу. Она все поняла и, не спрашивая его такъ ли, взяла мѣлъ и тотчасъ же отвѣтила.
Онъ долго не могъ понять того, что она написала, и часто взглядывалъ въ ея глаза. На него нашло затменіе отъ счастія. Онъ никакъ не могъ подставить тѣ слова, какія она разумѣла;
