— Ну, а ты, Егоръ, когда женился, ты любилъ свою жену?
— Какъ же не любить, — отвѣчалъ Егоръ.
И Левинъ видѣлъ, что Егоръ находился тоже въ восторженномъ состояніи и намѣревается высказать всѣ свои задушевныя чувства.
— Моя жизнь тоже удивительная. Я сызмальства… — началъ онъ, блестя глазами, очевидно заразившись восторженностью Левина, такъ же какъ люди заражаются зѣвотой.
Но въ это время послышался звонокъ; Егоръ ушелъ, и Левинъ остался одинъ. Онъ почти ничего не ѣлъ за обѣдомъ, отказался отъ чая и ужина у Свіяжскихъ, но не могъ подумать объ ужинѣ. Онъ не спалъ прошлую ночь, но не могъ и думать о снѣ. Въ комнатѣ было свѣжо, но его душила жара. Онъ отворилъ обѣ форточки и сѣлъ на столъ противъ форточекъ. Изъ-за покрытой снѣгомъ крыши видны были узорчатый съ цѣпями крестъ и выше его — поднимающийся треугольникъ созвѣздія Возничаго съ желтовато-яркою Капеллой. Онъ смотрѣлъ то на крестъ, то на звѣзду, вдыхалъ въ себя свѣжій морозный воздухъ, равномѣрно вбѣгающій въ комнату, и, какъ во снѣ, слѣдилъ за возникающими въ воображеніи образами и воспоминаніями. Въ четвертомъ часу онъ услыхалъ шаги по коридору и выглянулъ въ дверь. Это возвращался знакомый ему игрокъ Мяскинъ изъ клуба. Онъ шелъ мрачно, насупившись и откашливаясь. „Бѣдный, несчастный!“ подумалъ Левинъ, и слезы выступили ему на глаза отъ любви и жалости къ этому человѣку. Онъ хотѣлъ поговорить съ нимъ, утѣшить его; но, вспомнивъ, что онъ въ одной рубашкѣ, раздумалъ и опять сѣлъ къ форточкѣ, чтобы купаться въ холодномъ воздухѣ и глядѣть на этотъ чудной формы молчаливый, но полный для него значенія крестъ и на возносящуюся желто-яркую звѣзду. Въ седьмомъ часу зашумѣли полотеры, зазвонили къ какой-то службѣ, и Левинъ почувствовалъ, что начинаетъ зябнутъ. Онъ затворилъ форточку, умылся, одѣлся и вышелъ на улицу.
