Увидавъ мужа, онъ такъ смутился, что опять сѣлъ, втягивая голову въ плечи, какъ бы желая исчезнуть куда-нибудь; но онъ сдѣлалъ усиліе надъ собой, поднялся и сказалъ:
— Она умираетъ. Доктора сказали, что нѣтъ надежды. Я весь въ вашей власти, но позвольте мнѣ быть тутъ… впрочемъ, я въ вашей волѣ, я…
Алексѣй Александровичъ, увидавъ слезы Вронскаго, почувствовалъ приливъ того душевнаго разстройства, которое производилъ въ немъ видъ страданій другихъ людей, и, отворачивая лицо, онъ, не дослушавъ его словъ, поспѣшно пошелъ къ двери. Изъ спальни слышался голосъ Анны, говорившій что-то. Голосъ ея былъ веселый, оживленный, съ чрезвычайно опредѣленными интонаціями. Алексѣй Александровичъ вошелъ въ спальню и подошелъ къ кровати. Она лежала, повернувшись лицомъ къ нему. Щеки рдѣли румянцемъ, глаза блестѣли, маленькія бѣлыя руки, высовываясь изъ манжетъ кофты, играли угломъ одѣяла, перевивая его. Казалось, она была не только здорова и свѣжа, но въ наилучшемъ расположеніи духа. Она говорила скоро, звучно и съ необыкновенно правильными и прочувствованными интонаціями.
— Потому что Алексѣй, я говорю про Алексѣя Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексѣя, не правда ли?), Алексѣй не отказалъ бы мнѣ. Я бы забыла, онъ бы простилъ… Да что жъ онъ не ѣдетъ? Онъ добръ, онъ самъ не знаетъ, какъ онъ добръ. Ахъ, Боже мой, какая тоска! Дайте мнѣ поскорѣй воды! Ахъ, это ей, дѣвочкѣ моей, будетъ вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Онъ пріѣдетъ, ему больно будетъ видѣть ее. Отдайте ее.
— Анна Аркадьевна, онъ пріѣхалъ. Вотъ онъ, — говорила акушерка, стараясь обратить на Алексѣя Александровича ея вниманіе.
— Ахъ, какой вздоръ! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мнѣ ее, дѣвочку, дайте! Онъ еще не пріѣхалъ. Вы
