Вронскій пошелъ за кондукторомъ въ вагонъ и при входѣ въ отдѣленіе остановился, чтобы дать дорогу выходившей дамѣ.
Съ привычнымъ тактомъ свѣтскаго человѣка, по одному взгляду на внѣшность этой дамы Вронскій опредѣлилъ ея принадлежность къ высшему свѣту. Онъ извинился и пошелъ было въ вагонъ, но почувствовалъ необходимость еще разъ взглянуть на нее — не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной граціи, которыя видны были во всей ея фигурѣ, но потому, что въ выраженіи миловиднаго лица, когда она прошла мимо него, было что-то особенно ласковое и нѣжное. Когда онъ оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящіе, казавшіеся темными отъ густыхъ рѣсницъ, сѣрые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лицѣ, какъ будто она признавала его, и тотчасъ же перенеслись на проходившую толпу, какъ бы ища кого-то. Въ этомъ короткомъ взглядѣ Вронскій успѣлъ замѣтить сдержанную оживленность, которая играла въ ея лицѣ и порхала между блестящими глазами и чуть замѣтною улыбкой, изгибавшею ея румяныя губы. Какъ будто избытокъ чего-то такъ переполнялъ ея существо, что мимо ея воли выражался то въ блескѣ взгляда, то въ улыбкѣ. Она потушила умышленно свѣтъ въ глазахъ, но онъ свѣтился противъ ея воли въ чуть замѣтной улыбкѣ.
Вронскій вошелъ въ вагонъ. Мать его, сухая старушка съ черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь въ сына, и слегка улыбалась тонкими губами. Поднявшись съ диванчика и передавъ горничной мѣшочекъ, она подала маленькую сухую руку сыну и, поднявъ его голову отъ руки, поцѣловала его въ лицо.
— Получилъ телеграмму? Здоровъ? Слава Богу.
— Хорошо доѣхали? — сказалъ сынъ, садясь подлѣ нея и невольно прислушиваясь къ женскому голосу изъ-за двери. Онъ зналъ, что это былъ голосъ той дамы, которая встрѣтилась ему при входѣ.
