Смутной вѣсти въ этих блескахъ
Не найду душой простой,
Какъ въ восточныхъ арабескахъ,
Съ ихъ пріятной пестротой.
Но въ сумятицу узоровъ
Линій радостный законъ
Я съ моимъ спокойнымъ взоромъ
Вознесу на небосклонъ.
Но зеленый цвѣтъ Сатурна,
Алый Марса вижу я —
Дружбу смерти съ жизнью бурной
На путинахъ бытія.
Смутной вести в этих блесках
Не найду душой простой,
Как в восточных арабесках,
С их приятной пестротой.
Но в сумятицу узоров
Линий радостный закон
Я с моим спокойным взором
Вознесу на небосклон.
Но зеленый цвет Сатурна,
Алый Марса вижу я —
Дружбу смерти с жизнью бурной
На путинах бытия.
Она — некрасива: приплюснутъ
Слегка ея носъ, и глаза,
Смотрящіе долго и грустно,
Не разъ омывала слеза.
О чемъ она плачетъ — не знаю,
И врядъ-ли придется узнать,
Какая (святая? земная?)
Печаль ее нѣжитъ, как мать.
Она — молчалива. И могутъ
Подумать иные: горда.
Но только оранжевый ноготь
Подыметъ луна изъ пруда,—
Людское измѣнится мнѣнье:
Бѣжитъ по дорожкѣ сырой,
Чтобъ сгорбленной нищенской тѣнью
Скитаться ночною порой.
Она — некрасива: приплюснут
Слегка её нос, и глаза,
Смотрящие долго и грустно,
Не раз омывала слеза.
О чём она плачет — не знаю,
И вряд ли придется узнать,
Какая (святая? земная?)
Печаль ее нежит, как мать.
Она — молчалива. И могут
Подумать иные: горда.
Но только оранжевый ноготь
Подымет луна из пруда,—
Людское изменится мненье:
Бежит по дорожке сырой,
Чтоб сгорбленной нищенской тенью
Скитаться ночною порой.