— Для кого Костя, — пропищалъ ребенокъ, морща безбровый лобъ, — а для кого Константинъ Филипповичъ. Ага?…
— Онъ у насъ ужасно бойкiй, — потрепала мать по его острому плечу. — Это его отецъ научилъ такъ отвѣчать. Георгiй Ивановичъ, пожалуйте пить чай.
За чайнымъ столомъ Береговъ ближе приглядѣлся къ своему воспитаннику: Кися сидѣлъ, болтая ногами и бормоча про себя какое-то непонятное заклинанiе. Голова его на тонкой, какъ стебелекъ, шеѣ качалась изъ стороны въ сторону.
— Что ты, Кисенька?—заботливо спросилъ отецъ.
— Отстань.
— Видали? — засмѣялся отецъ, ликующе оглядывая всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ. — Какiе мы самостоятельные, а?
— Очень милый мальчикъ, — кивнулъ головой Береговъ, храня самое непроницаемое выраженiе на бритомъ лицѣ. — Только я бы ему посовѣтовалъ не болтать ногами подъ столомъ. Ноги отъ этого расшатываются и могутъ выпасть изъ своихъ гнѣздъ.
— Не твоими ногами болтаю, ты и молчи, — резонно возразилъ Кися, глядя на воспитателя упорнымъ, немигающимъ взглядомъ.
— Кися, Кися!—полусмѣясь, полусерьезно сказалъ отецъ.
— Кому Кися, а тебѣ дяденька, — тонкимъ голоскомъ, какъ пичуга, пискнулъ Кися и торжествующе оглядѣлъ всѣхъ…
Потомъ обратился къ матери:
— Ты мнѣ мало положила сахару въ чай. Положи еще.
Мать положила еще два куска.
— Еще.
— Ну, на тебѣ еще два!
— Еще!…
