— Ну, слава Богу, исчезъ'. Давайте свѣтъ, да и пора расходиться по домамъ. Я самъ не свой.
Щелкнулъ выключатель.
— Да,—недовольно сказалъ Сычевой,—исчезъ...Чорта-съ-два исчезъ! Торчитъ на томъ же мѣстѣ.
Синявкинъ всталъ первый, потянулся и сказалъ:
— Ну, кто какъ хочетъ, а я спать пойду. Усталъ, да и поздно.
— Позвольте! — ахнула дѣвица Чмокина, — а какъ же онъ? Вѣдь онъ сидитъ?!
— Да, дѣйствительно, — закусилъ Сычевой свой полусѣдой усъ, сидитъ, Гм!.. Ну, знаете что, Аглая Викентьевна?.. Пусть посидитъ до утра, а тамъ видно будетъ!
— Тоесть, какъ это такъ? — плаксиво сказала Чмокина. — Я такъ не хочуі Я — дѣвушка, не забывайте вы этого! И мнѣ, кромѣ того, страшно одной.
— Да вѣдь не одна же вы! — утѣшилъ Заусайловъ-старшій. — Онъ, вѣдь, тутъ тоже будетъ.
— Спасибо вамъ за такую компанію! Сами съ нимъ оставайтесь.
— Дѣйствительно, это неудобно! — задумчиво сказалъ Синявкинъ. — Надо, чтобы онъ ушелъ. Послушайте, вы... какъ васъ?.. Бурачковъ! Ступайте домой.
Бурачковъ поднялъ на него свои страдальческіе больные глаза и жалобно простоналъ:
— Куда же я пойду? Я не знаю, гдѣ мой домъ. Это, вѣроятно, и есть мой домъ. Мнѣ холодно.
— Намъ наплевать на то, что вамъ холодно. А шататься по чужимъ домамъ тоже не фасонъ! — вспылилъ Сычевой. — И что вамъ вообще угодно?
Бурачковъ испуганно взглянулъ на сердитаго генерала и понурился.
— Я не знаю, куда мнѣ итти! Мнѣ некуда итти.
— Вотъ тебѣ! Нажили на свою голову! — раздраженно сказалъ Синявкинъ. — А все Заусайловъ. „Го-
