— Такъ-съ. Благодарности достойно! Отцу безплатный концертъ устроили. Отдохнулъ на праздничкахъ!
Шелъ потомъ на кухню, запахиваясь въ оранжевьй халатъ и поджавъ нижнюю небритую губу.
— Окорокъ запекаете? А ну, покажи. Это вы такъ запекли? Хорошее дѣло… Ну, что же, будемъ на праздникахъ сырой окорокъ ѣсть. Ничего… желудочки-то луженые — вытерпятъ.
— Гдѣ же онъ сырой? — нетерпѣливо говорила мать. — Съ одной стороны совсѣмъ пригорѣлъ.
— Пригорѣлъ? Такъ-съ. Впрочемъ, намъ наплевать… конечно… Вѣдь платилъ-то за окорокъ не я, а монакскій посланникъ.
Теперь плакали уже четверо: къ первымъ двумъ присоединились мать и кухарка
На Рождество зажигалась елка.
— Вотъ вамъ елка, — говоритъ отецъ, поджимая губы… — Помните, что она мнѣ не даромъ досталась и, поэтому вы обязаны веселиться… Котька, не смѣй подходить къ елкѣ, серебряную цѣпь порвешь! А бусы! Кто бусы разсыпалъ?! Что-о? Сами разсыпались? То есть, какъ это сами? Живыя онѣ, что ли? Или ихъ разсыпалъ брандмейстеръ? Кто безъ меня подходилъ къ елкѣ, признавайтесь? Кто отломалъ хвостикъ этой серебряной рыбкѣ? Вы думаете, эта рыбка ни копѣйки не стоитъ? Монакскій посланникъ мнѣ ее подарилъ? Такъ-то вамъ, паршивцамъ, устраивать елки? И я тоже — дуракъ: „дѣточекъ порадовать, елочку устроить“?! Осину нужно этимъ каторжникамъ, а не елку!.. Хм!.. Устроилъ! И чего, и что спрашивается — бѣгалъ, хлопоталъ, деньги тратилъ… Сндѣлъ бы дома и не рипался… Маруська — плакать? На елкѣ плакать? Елка,
