одной рубашечкѣ, съ ноги на ногу переминается и пищитъ:
— Что же ты меня забылъ? Мнѣ безъ тебя не заснуть… Ишь ты какой…
Дядя-Сонъ такъ и ахнулъ.
— Батюшки! Да какъ же это случилось? И куда я тебя дѣну, бѣдняжку? Назадъ-то мнѣ некогда идти…
Подумалъ немножко, потомъ взялъ Шурку и сунулъ въ свой громадный карманъ. Мальчику тамъ понравилось. Лучшей постельки во всемъ свѣтѣ нѣтъ. Онъ въ ту же минуту заснулъ крѣпко-прекрѣпко. Еще бы! Гдѣ же и спать крѣпко, какъ не у самого дяди-Сна!
А дядя такой забывчивый: черезъ полчаса у него ужъ изъ головы выскочило про мальчика въ карманѣ. Такъ и спитъ Шурка—день за днемъ, мѣсяцъ за мѣсяцемъ.
Наконецъ настала весна. Дядѣ-Сну стало жарко въ тулупѣ. Снялъ онъ его, принялся чистить, да и вытряхнулъ Шурку. Тогда ужъ соня проснулся, зѣвнулъ, сладко потянулся и видитъ—кругомъ молодая травка, подснѣжники. Ужасно хорошо! Никогда еще онъ такъ пріятно не просыпался.
одной рубашечке, с ноги на ногу переминается и пищит:
— Что же ты меня забыл? Мне без тебя не заснуть… Ишь ты какой…
Дядя-Сон так и ахнул.
— Батюшки! Да как же это случилось? И куда я тебя дену, бедняжку? Назад-то мне некогда идти…
Подумал немножко, потом взял Шурку и сунул в свой громадный карман. Мальчику там понравилось. Лучшей постельки во всём свете нет. Он в ту же минуту заснул крепко-прекрепко. Ещё бы! Где же и спать крепко, как не у самого дяди-Сна!
А дядя такой забывчивый: через полчаса у него уж из головы выскочило про мальчика в кармане. Так и спит Шурка — день за днём, месяц за месяцем.
Наконец настала весна. Дяде-Сну стало жарко в тулупе. Снял он его, принялся чистить, да и вытряхнул Шурку. Тогда уж соня проснулся, зевнул, сладко потянулся и видит — кругом молодая травка, подснежники. Ужасно хорошо! Никогда ещё он так приятно не просыпался.
