терной чертой путаного, замаскированного идеализма эмпириокритической философии.
В основе учения Маха и Авенариуса лежит субъективно-идеалистическое положение о тождестве физического и психического, ощущения и бытия. «Нет объекта без субъекта» — основная идея как принципиальной координации Авенариуса, согласно к-рой «ни одна вещь не выступает иначе как вместе с сознанием этой вещи или через сознание ее», так и учения об элементах Маха, поскольку физическое и психическое «не существуют в отдельности. Оба существуют вместе. Лишь на время мы можем отвлекаться от того или другого» (Мах). Но наряду с этим в учении о «независимом жизненном ряде» Авенариус протаскивает материалистическое положение о независимости от нашего сознания существования физического. Мах в своей книге «Познание и заблуждение» иными словами выражает ту же мысль, говоря, что физические элементы лежат «вне границы» психических элементов, «лежащих внутри нашего тела», наряду с прямо противоположным заявлением, что «нет никакой трудности построить всякий физический элемент из ощущений, т. е. их психических элементов». «Когда Мах пишет по специальным физическим вопросам, он забывает сплошь и рядом свои идеалистические выкрутасы и рассуждает как материалист». «Собственная теория Маха есть субъективный идеализм,— пишет Ленин,— а когда нужен момент объективности, Мах без стеснения вставляет в свои рассуждения посылки противоположной, т. е. материалистической, теории познания» (Соч., т. XIII, стр. 52).
Это смешение материализма и идеализма замаскировывается неопределенным, двусмысленным употреблением «элемент» и «опыт», ссылкой на «наивный реализм», на якобы борьбу не только против материалистической метафизики, но и против идеалистической. Ленин остро вскрывает прозрачность всех этих «прикрытий» идеализма. Наивно-реалистическое, естественное понятие о мире состоит именно в том, что мир существует независимо от наших ощущений, к-рые являются лишь образом внешнего мира, т. е. прямо противоположно эмпириокритической теории познания. Что же касается аргументации, направленной против субъективного идеализма, то растягивание у Маха значения «Я» и «ощущений» («объективирование» их: «ничья мысль», «ничье ощущение») изменяет только разновидность философского идеализма, к-рый допускает множество оттенков, а не его сущность. Ленин говорит по этому поводу: «за основу здесь все-таки берется идеализм».
Мнимой оказывается и борьба Авенариуса против идеализма. Хотя он и утверждает, что интроекция направлена против идеализма, на самом деле жало ее направлено против материализма. Ведь учение об интроекции борется с материалистическим утверждением, что мысль есть функция мозга, что ощущения — функция нервной системы. Ощущение и мысль оказываются не вторичным, не производным от материи, а первичным. Опровергается не идеализм, а существование объекта без субъекта, материи без мысли, внешнего мира, независимого от наших ощущений. Такова истинная суть якобы антиидеалистической аргументации Маха и Авенариуса. Это поняли откровенные идеалисты, представители т. н. имманентной школы (см.), к-рых нисколько не смутила мнимая борьба Э. против идеализма. Они прямо объявляют Маха и Авенариуса своими соратниками. Несмотря на все прикрытия солипсизм является неизбежным следствием Э., так как «мир есть наше ощущение — вот эта основная посылка, затушевываемая, но нисколько не изменяемая словечком „элемент“, теориями „независимого ряда“, „координации“ и „интроекции“» (Ленин, Соч., т. XIII, стр. 76). Эта же основная посылка лежит в основе имманентной философии. Тщетны попытки прикрыть солипсизм нарядом «объективной» терминологии. Так. обр. несмотря на все «поправки» Э. остается разновидностью субъективного идеализма.
На основе теории отражения Ленин критикует также односторонне-биологический взгляд Э. на познание, игнорирующий общественно-историческую практику, не учитывающий того, что никакое приспособление невозможно без правильного отражения объективной реальности. Указывая на идеалистический характер принципа экономии мышления, обосновывающего изгнание «метафизических» понятий, Ленин указывает надопытный, априорный характер этого принципа, к-рого нет в опыте, в ощущениях. Э. впадает здесь в явное противоречие со своим требованием не выходить за пределы опыта. Раскрывая истинный смысл гносеологич. схоластики Э., Ленин подчеркивает, что за ней «нельзя не видеть борьбы партий в философии, которая в последнем счете выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества». Действительно, как уже указывалось, Э. выступает в последние десятилетия 19 в. на философскую арену как возрождение идеалистического учения Беркли. Наряду с ним в это же время распространяются и другие идеалистические течения: неокантианство, имманентная философия. Эта ярко выраженная идеалистическая реакция в конце 19 в. имеет свои глубокие социальные корни. Материализм был мировоззрением некогда революционной буржуазии и свил себе особенно прочное гнездо в естествознании. Но в эпоху империализма, когда пролетариат переходит к наступлению за непосредственное завоевание политической власти, буржуазия, теперь носительница реакции, борется с кредо враждебного ей класса, выдвигая против теоретического оружия пролетариата свои теории.
«Вражда к материализму, тучи клевет на материалистов — все это в цивилизованной и демократической Европе порядок дня»,— отмечает Ленин. В эпоху империализма капитализм вступает в стадию обострения классовых противоречий. Теперь особенно не может быть речи о нейтральности по отношению к двум партиям в философии, выражающим в последнем счете идеологию враждебных классов. Несмотря на все разговоры эмпириокритиков о нейтральности, беспартийности их философии, преодолевающей якобы материализм и идеализм, объективная классовая роль Э. сводится к прислуживанию открыто идеалистической идеологии реакционной буржуазии эпохи империализма. Отношение махизма к религии окончательно вскрывает смысл хваленой беспартийности философии Э.
Мах, признавая несовместимость науки с религией, критикуя напр. теологию в механике, считает в то же время, что «религиозные воззрения остаются самым интимным, частным делом каждого человека», что «там, где невозможно ни подтверждение, ни опровержение, там науке делать нечего». На вопрос, сущест-
