формы морали: унаследованная от прошлого феодально-христианская мораль, современная буржуазная мораль и пролетарская мораль будущего. На возражение, что в трех указанных теориях морали «есть нечто, общее им всем», Энгельс отвечал, что указанные теории, «выражая собой три различных ступени одного и того же исторического процесса, имеют общую историческую подкладку». Нравственная заповедь «не укради» является общей для разных форм нравственности, возникших в обществе, где господствует частная собственность, но эта заповедь теряет смысл в коммунистическом обществе будущего, где будут отсутствовать всякие мотивы к совершению кражи. — Отношения частной собственности и производства товаров придают нек-рые специфические черты Э. как особой форме идеологии капиталистического общества с характерными для нее понятиями моральной личности, долга, справедливости добра и зла. Нек-рые общие понятия Э., как-то «справедливость», «зло», «добро», придающие нравственным оценкам их специфические черты, сохраняются в течение всего хода исторического развития, наполняясь однако каждый раз новым классовым содержанием. Несомненно также, что вместе с историческим развитием более высоких форм общественного производства исторически развивается и нравственность: нравственные теории, отражающие интересы и потребности капиталистического способа производства, и по классовому содержанию и по форме в общем выше рабовладельческой или феодальной Э. В этом отношении этические воззрения и оценки как особая форма общественного познания разделяют историческую судьбу всех видов идеологии. «Что при этом в общем и целом происходил прогресс в нравственности,— в этом никто не сомневается. Но даже и теперь мы не ушли дальше классовой нравственности. Нравственность истинно человеческая, стоящая выше классовых противоречий и всяких воспоминаний о них, станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда не только будет устранена противоположность классов, но изгладится и всякое воспоминание о ней в практической жизни» («Анти-Дюринг»).
Говоря об Э. как об «отрасли человеческого познания», как о форме идеологии, не следует забывать, что фактическая, практическая нравственность, т. н. нравы, т. е. фактическое поведение людей, их действия, всегда находят свое выражение в складывающихся между ними общественных отношениях, «бытовых отношениях». В одном месте Энгельс говорит о морали и праве как об «общественных отношениях». Это не значит, что мы должны представлять себе общественные отношения моральной надстройки обособленно от всех прочих видов общественных отношений как в сфере «надстройки» — от отношений правовых, эстетических, религиозных, так и в самом экономическом «базисе» — от отношений производства, обмена, потребления. Однако несомненно, что различные типы общественных отношений (отношения обмена, собственности и т. д.) могут получать дополнительно особую нравственную оценку — как должные, справедливые, похвальные или запретные — и выступать тогда как отношения практической морали. В этом смысле и необходимо выяснить отношения, существующие например между нравственностью и правом, между этикой и религией.
Мораль несомненно имеет ряд общих черт с правом; оттого Понятия «свобода», «равенство», «справедливость» применяются нами также и в области правовых отношений. В так наз. обычном праве (см.) можно наблюдать даже тождество и переплетение нравственных и правовых норм. Эти общие черты буржуазных морали и права находят свое объяснение в их общей исторической подкладке — в экономической структуре товаропроизводящего общества. Однако имеются важные характерные особенности правовых отношений, отличающие их от нравственности,— это государственная регламентация их через посредство принудительной формы законов; область нерегламентированных государством, но санкционируемых общественным мнением обязанностей и действий значительно шире. Такие явления, как благотворительность, скупость, воздержание и т. п., получают ту или иную нравственную оценку, но они не всегда регламентируются государством, поскольку не затрагивают непосредственно основных экономических и политических интересов господствующего класса. Впрочем здесь нет непроходимых границ: напр. расточительство на известной ступени, поскольку оно препятствует дальнейшему накоплению и сохранению собственности, регламентируется буржуазным государством в форме института опеки. Но скупость остается ненаказуемой!
Другое отличие нравственности от права состоит в том, что право при определенном классовом господстве может быть только одно — право господствующего класса. Нравственные же точки зрения могут быть различные и отражать интересы других классов; в т. ч. и интересы угнетенного, революционного класса: его нравственность может противоречить праву и нравственности эксплоататоров (напр. борьба с штрейкбрехерством, нарушающая буржуазную «свободу труда»).
Точно так же необходимо выяснить историческое отношение между этикой и религией. Эпические воззрения обычно тождественны с религиозными «заповедями» и получают в них свое религиозное освящение. Несомненно, что и Э. и религия определенного господствующего класса представляют собой различные формы проявления его классовой идеологии, и это сообщает общие черты и одинаковое содержание религиозным предписаниям и нравственным нормам «не укради» и т. п.). Религия всюду, в том числе и в буржуазном обществе, освящает фактическую нравственность господствующих классов. Но все же мы должны различать исторический период, когда религия являлась господствующей идеологией в феодальном обществе, отражала его иерархический строй, когда этика целиком была религиозной, авторитарной и гетерономной (т. е. излагающей нравственные обязанности как повеления бога или феодального владыки), и период развития буржуазной Э. Буржуазная Э. автономна: господствующей формой сознания в буржуазном об-ве становится буржуазное право; нравственные побуждения выводятся не из внешних повелений, а из «внутреннего сознания» самого буржуазного индивидуума, из его выгод и интересов, выражаемых в окутанных высокопарной оболочкой нравственных принципах, но выражающих классовые интересы буржуазии. Само собой разумеется, что нравственность пролетариата, равно как и нравственность будущего коммунистического общества,
