предупреждая насъ, какъ вражескія полчища проходятъ по чужимъ засѣяннымъ полямъ, оставляя за собою лишь изрытую пустыню, срываютъ, сметаютъ какъ циклономъ наши скудныя и робкія построенія, и, прежде чѣмъ мы успѣемъ оглянуться, наша жизнь изуродована.
И если тѣлесная смерть и тѣлесные недуги ужасны и неумолимы, есть что-то еще страшнѣе, нѣчто столь жестокое, что физическая смерть даже дѣлается желанной для обездоленнаго. Я говорю о двухъ нашихъ демонахъ, которые зовутся непониманіемъ и смертью чувства, умершаго передъ жадными губами другого чувства, которое еще живо, и хочетъ, и тянется къ тому, что уже превратилось въ остывшій трупъ.
О чемъ бы мы ни говорили другъ съ другомъ, наши души несліянны. Одинокимъ человѣкомъ рождается, одиноко онъ живетъ и чувствуетъ, одинокимъ онъ умираетъ. Минутную радость сліянія онъ узнаетъ какъ оазисъ, лишь для того, чтобы съ двойною силой и остротой почувствовать черезъ минуту, что каждая душа идетъ своей дорогой, и когда наши горячія, или похолодѣвшія, руки сжимаютъ одна другую, глаза нашихъ душъ далеко другъ отъ друга, наши души блуждаютъ одиноко въ незримыхъ пустыняхъ, и не медлятъ подолгу въ заблестѣвшихъ нашихъ зрачкахъ, когда шепчутъ губы другимъ устамъ нѣжное какъ поцѣлуй слово: „Люблю“.
Любя другъ друга, мы блуждаемъ въ гротахъ
предупреждая нас, как вражеские полчища проходят по чужим засеянным полям, оставляя за собою лишь изрытую пустыню, срывают, сметают как циклоном наши скудные и робкие построения, и, прежде чем мы успеем оглянуться, наша жизнь изуродована.
И если телесная смерть и телесные недуги ужасны и неумолимы, есть что-то еще страшнее, нечто столь жестокое, что физическая смерть даже делается желанной для обездоленного. Я говорю о двух наших демонах, которые зовутся непониманием и смертью чувства, умершего перед жадными губами другого чувства, которое еще живо, и хочет, и тянется к тому, что уже превратилось в остывший труп.
О чём бы мы ни говорили друг с другом, наши души неслиянны. Одиноким человеком рождается, одиноко он живет и чувствует, одиноким он умирает. Минутную радость слияния он узнает как оазис, лишь для того, чтобы с двойною силой и остротой почувствовать через минуту, что каждая душа идет своей дорогой, и когда наши горячие, или похолодевшие, руки сжимают одна другую, глаза наших душ далеко друг от друга, наши души блуждают одиноко в незримых пустынях, и не медлят подолгу в заблестевших наших зрачках, когда шепчут губы другим устам нежное как поцелуй слово: «Люблю».
Любя друг друга, мы блуждаем в гротах
