Знать себя волной среди волнъ, звукомъ, и мгновеньями главнымъ звукомъ, въ слитной гармоніи бьющихся звуковъ, быть струной со струнами, быть молніей съ молніями—большаго счастья нѣтъ.
Извѣдать всю тяжесть, всю стиснутость гнета, и принять на себя вдвое большій стиснутый гнетъ, чтобы снять его съ другого, извѣдать десятикратный гнетъ—и однако же чувствовать себя легко—большаго счастія нѣтъ.
Узнать, что темныя лица, въ силу твоей добровольной жертвы, сдѣлались радостно-свѣтлыми, и что лживая низость стала правдиво-высокой—или отброшена къ самымъ низинамъ, гдѣ ей и мѣсто, измѣнить своей волей основы жизни—большаго счастія нѣтъ.
Я былъ въ тюрьмѣ, и зналъ это счастье, и больше у меня не было слезъ. Нѣтъ слезъ, кричалъ я съ торжествомъ.
Нѣтъ слезъ. Я больше плакать не умѣю, |
Знать себя волной среди волн, звуком, и мгновеньями главным звуком, в слитной гармонии бьющихся звуков, быть струной со струнами, быть молнией с молниями — большего счастья нет.
Изведать всю тяжесть, всю стиснутость гнета, и принять на себя вдвое больший стиснутый гнет, чтобы снять его с другого, изведать десятикратный гнет — и однако же чувствовать себя легко — большего счастия нет.
Узнать, что темные лица, в силу твоей добровольной жертвы, сделались радостно-светлыми, и что лживая низость стала правдиво-высокой — или отброшена к самым низинам, где ей и место, изменить своей волей основы жизни — большего счастия нет.
Я был в тюрьме, и знал это счастье, и больше у меня не было слез. Нет слез, кричал я с торжеством.
Нет слез. Я больше плакать не умею, |
