все изъ прошлаго, что было въ немъ сильнаго, но лишь затѣмъ, чтобъ сдѣлать свой день единственнымъ по силѣ новизны. Кто дѣйствительно живетъ въ своей жизни, тотъ не можетъ не ощущать, что до него какъ будто и не было жизни, были лишь приближенія.
Я говорю, что никто еще не былъ наполовину достаточно благоговѣйнымъ, |
Уольтъ Уитманъ чувствуетъ себя пѣвцомъ сильной личности, и своего ненасытно-стремящагося народа, исполненнаго ощущеній свободы,—своей молодой страны, хаотически рвущейся къ массовымъ созданьямъ новыхъ формъ жизни. Чувствуя себя новымъ, онъ отбрасываетъ старое, и прежде всего, будучи поэтомъ, онъ отбрасываетъ старую форму стиховъ.
Прочь эти старыя сказки! |
Для юной кряжистой натуры, жаждущей новаго творчества, и любящей стукъ топора въ лѣсахъ, гдѣ еще не ступала нога человѣка, заманчивость жизни не въ тѣхъ очаровательностяхъ, которыя влекутъ усталыя души въ голубые и нѣжно-палевые салоны, съ утонченной мебелью, и съ блѣдными картинами, полными смягченныхъ тоновъ.
всё из прошлого, что было в нём сильного, но лишь затем, чтоб сделать свой день единственным по силе новизны. Кто действительно живет в своей жизни, тот не может не ощущать, что до него как будто и не было жизни, были лишь приближения.
Я говорю, что никто еще не был наполовину достаточно благоговейным, |
Уольт Уитман чувствует себя певцом сильной личности, и своего ненасытно-стремящегося народа, исполненного ощущений свободы, — своей молодой страны, хаотически рвущейся к массовым созданьям новых форм жизни. Чувствуя себя новым, он отбрасывает старое, и прежде всего, будучи поэтом, он отбрасывает старую форму стихов.
Прочь эти старые сказки! |
Для юной кряжистой натуры, жаждущей нового творчества, и любящей стук топора в лесах, где еще не ступала нога человека, заманчивость жизни не в тех очаровательностях, которые влекут усталые души в голубые и нежно-палевые салоны, с утонченной мебелью, и с бледными картинами, полными смягченных тонов.
