Голодали. Погорѣли.
Въ блѣдномъ тѣлѣ крови нѣтъ.
Завертѣлись мы въ мятели,
Въ воѣ взвихренныхъ примѣтъ.
5 Мы остывшіе блуждали
Вдоль замерзшихъ деревень.
Видишь вьюгу въ снѣжной дали?
Это нашъ посмертный день.
Голодая, мы заснули,
10 Былъ напрасенъ крикъ: „Горимъ!“
Дымъ и пламень, въ дикомъ гулѣ,
Пепломъ кончились сѣдымъ.
Голодать ли? Погорѣть ли?
Лучше-ль? Хуже-ль? Все равно.
15 Изъ чего ни свей ты петли,
Жалкимъ гибнуть суждено.
Отгорѣла гарь недуга.
Пламень гибнущихъ пожралъ.
Вотъ, намъ вольно. Вьюга! Вьюга!
20 Пляшетъ снѣжно старъ и малъ.
Часъ и твой придетъ послѣдній.
Дай, богатый. Сыпь хоть мѣдь.
Не откупишься обѣдней.
Нужно будетъ умереть.
Голодали. Погорели.
В бледном теле крови нет.
Завертелись мы в метели,
В вое взвихренных примет.
5 Мы остывшие блуждали
Вдоль замёрзших деревень.
Видишь вьюгу в снежной дали?
Это наш посмертный день.
Голодая, мы заснули,
10 Был напрасен крик: «Горим!»
Дым и пламень, в диком гуле,
Пеплом кончились седым.
Голодать ли? Погореть ли?
Лучше ль? Хуже ль? Всё равно.
15 Из чего ни свей ты петли,
Жалким гибнуть суждено.
Отгорела гарь недуга.
Пламень гибнущих пожрал.
Вот, нам вольно. Вьюга! Вьюга!
20 Пляшет снежно стар и мал.
Час и твой придёт последний.
Дай, богатый. Сыпь хоть медь.
Не откупишься обедней.
Нужно будет умереть.
