Когда Юность уходитъ отъ насъ, она рѣдко оглядывается, и если оглядывается, мы видимъ, что все лицо у нея заплакано.
Кто скажетъ, почему? Вы думаете, быть можетъ, что ей жалко покидать насъ, жалко видѣть, что у вчерашняго юноши, еще недавно смѣявшагося такъ беззаботно, засеребрилась сѣдина?
Быть можетъ… Но я думаю другое… Мнѣ кажется, что ей жалко не насъ, а себя: она могла бы уйти отъ насъ богатой, а уходитъ всегда нищей. И какъ горько тому, кто встрѣтитъ ея прощальный взглядъ,—какая въ этомъ взорѣ мука, какой безмолвный упрекъ!
Никто не избѣгнетъ ея прощальнаго взгляда. Для каждаго наступаетъ своя очередь. И сегодня была очередь за мной. О, я никогда не забуду этого дня!
Когда Юность уходит от нас, она редко оглядывается, и если оглядывается, мы видим, что всё лицо у неё заплакано.
Кто скажет, почему? Вы думаете, быть может, что ей жалко покидать нас, жалко видеть, что у вчерашнего юноши, ещё недавно смеявшегося так беззаботно, засеребрилась седина?
Быть может… Но я думаю другое… Мне кажется, что ей жалко не нас, а себя: она могла бы уйти от нас богатой, а уходит всегда нищей. И как горько тому, кто встретит её прощальный взгляд, — какая в этом взоре мука, какой безмолвный упрёк!
Никто не избегнет её прощального взгляда. Для каждого наступает своя очередь. И сегодня была очередь за мной. О, я никогда не забуду этого дня!
