Въ твоихъ глазахъ—двѣ сферы земного міра и, сверхъ того, міръ небесный.
Въ твоихъ глазахъ много судьбы, и я узналъ свою участь, когда посмотрѣлъ въ твои глаза.
Легки движенія твоей руки, но тяжелымъ бременемъ они могутъ ложиться на душу.
Твоя рука—нѣжный, хрупкій цвѣтокъ; но, соединенная съ другой чужой рукою, она образуетъ такую цѣпь, которая вынесетъ всякую тяжесть.
И глубока, безпредѣльна мелодія каждаго слова, которое произносишь ты.
И смѣешься ты улыбкой необычной.
Ты умѣешь говорить молчаніемъ. Ты знаешь слова, которыхъ не знаетъ и не узнаетъ никто. Зыбкія, протяжныя, странно-печальныя, они сплетаются порою въ фантастическій узоръ.
Какъ луна, холодная и темная, свѣтитъ, озаренная солнечнымъ свѣтомъ, такъ въ мои строки падаетъ свѣтъ—отъ тебя.
Кто видѣлъ твою тѣнь, тотъ будетъ томиться желаніемъ увидѣть тебя. Но если онъ любитъ обычное, но если онъ не умѣетъ преклоняться передъ нежданной красотой, онъ только будетъ, какъ блѣдная тѣнь, слѣдить за тобою—и не увидитъ тебя.
В твоих глазах — две сферы земного мира и, сверх того, мир небесный.
В твоих глазах много судьбы, и я узнал свою участь, когда посмотрел в твои глаза.
Легки движения твоей руки, но тяжёлым бременем они могут ложиться на душу.
Твоя рука — нежный, хрупкий цветок; но, соединённая с другой чужой рукою, она образует такую цепь, которая вынесет всякую тяжесть.
И глубока, беспредельна мелодия каждого слова, которое произносишь ты.
И смеёшься ты улыбкой необычной.
Ты умеешь говорить молчанием. Ты знаешь слова, которых не знает и не узнает никто. Зыбкие, протяжные, странно-печальные, они сплетаются порою в фантастический узор.
Как луна, холодная и тёмная, светит, озарённая солнечным светом, так в мои строки падает свет — от тебя.
Кто видел твою тень, тот будет томиться желанием увидеть тебя. Но если он любит обычное, но если он не умеет преклоняться перед нежданной красотой, он только будет, как бледная тень, следить за тобою — и не увидит тебя.
