Страница:Бальмонт. Горные вершины. 1904.pdf/111

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


Все подъ гребенку подстрижено,
Сбито съ прямого пути,
Неотразимо обижено…“

Неотразимая обида, ощущеніе клеймящихъ орудій—вотъ ключъ къ поэзіи Некрасова. Онъ за многихъ взялъ на себя великую тяжесть, онъ прошелъ сквозь строй, и нарушилъ прозрачный міръ поэтическихъ настроеній, чтобы сдѣлаться крикомъ, предупреждающимъ и грозящимъ. Жизнь его ранила, онъ умышленно углубилъ свою рану. Она причинила ему незабываемый шрамъ, онъ съ умысломъ поддерживалъ въ этомъ шрамѣ болѣзненную живучесть, чтобы помнить о тѣхъ, которые были и будутъ ранены вновь и вновь. Это—великое самоотверженіе, потому что у каждаго поэта есть неизбѣжное и вѣчное тяготѣніе къ области чисто-личнаго, стремленье къ красотѣ спокойной созерцательности. Такое стремленіе было и у Некрасова. Мы можемъ это видѣть хотя бы изъ того, что въ годъ своей смерти онъ написалъ знаменитое стихотвореніе Баюшки-баю, гдѣ лучшія строки до поразительности близки нашей современной утонченной впечатлительности.

„…Но передъ ночью непробудной
Я не одинъ… Чу! голосъ чудный!
То голосъ матери родной:
„Пора съ полуденнаго зноя,
Пора, пора подъ сѣнь покоя;
Усни, усни, касатикъ мой!
Прійми трудовъ вѣнецъ желанный!
Ужь ты не рабъ—ты царь вѣнчанный,
Ни что не властно надъ тобой!

„Не страшенъ гробъ, я съ нимъ знакома;
Не бойся молніи и грома,
Не бойся цѣпи и бича,
Не бойся яда и меча,
Ни беззаконья, ни закона,
Ни урагана, ни грозы,
Ни человѣческаго стона,
Ни человѣческой слезы“.

Некрасовъ занимаетъ равноправное мѣсто въ ряду семи великихъ русскихъ поэтовъ 19-го вѣка.


Тот же текст в современной орфографии

Всё под гребенку подстрижено,
Сбито с прямого пути,
Неотразимо обижено…»

Неотразимая обида, ощущение клеймящих орудий — вот ключ к поэзии Некрасова. Он за многих взял на себя великую тяжесть, он прошел сквозь строй, и нарушил прозрачный мир поэтических настроений, чтобы сделаться криком, предупреждающим и грозящим. Жизнь его ранила, он умышленно углубил свою рану. Она причинила ему незабываемый шрам, он с умыслом поддерживал в этом шраме болезненную живучесть, чтобы помнить о тех, которые были и будут ранены вновь и вновь. Это — великое самоотвержение, потому что у каждого поэта есть неизбежное и вечное тяготение к области чисто-личного, стремленье к красоте спокойной созерцательности. Такое стремление было и у Некрасова. Мы можем это видеть хотя бы из того, что в год своей смерти он написал знаменитое стихотворение Баюшки-баю, где лучшие строки до поразительности близки нашей современной утонченной впечатлительности.

«…Но перед ночью непробудной
Я не один… Чу! голос чудный!
То голос матери родной:
«Пора с полуденного зноя,
Пора, пора под сень покоя;
Усни, усни, касатик мой!
Прийми трудов венец желанный!
Уж ты не раб — ты царь венчанный,
Ничто не властно над тобой!

«Не страшен гроб, я с ним знакома;
Не бойся молнии и грома,
Не бойся цепи и бича,
Не бойся яда и меча,
Ни беззаконья, ни закона,
Ни урагана, ни грозы,
Ни человеческого стона,
Ни человеческой слезы».

Некрасов занимает равноправное место в ряду семи великих русских поэтов 19-го века.