Духовной Красоты, и каждый хоть разъ въ жизни слышалъ зовъ, и чувствовалъ желаніе стать выше, сильнѣе, прекраснѣе самого себя. Но проклятіе человѣческой жизни заключается въ томъ, что въ нашихъ душахъ эта вспышка угасаетъ какъ зарница, не сопровождающаяся ни громомъ, ни дождемъ—какъ облачный обрывокъ, внезапно растопленный лучомъ—какъ снѣжинка, промелькнувшая въ полосѣ свѣта бѣлизною бѣлаго ангела, и погибшая въ таяньи. Шелли былъ непохожъ на другихъ, и волшебнымъ образомъ сумѣлъ навсегда закрѣпить въ своей душѣ отсвѣты этой Духовной Красоты. Когда ранней весной, на утрѣ своихъ дней, онъ блуждалъ въ глуши лѣса, размышляя о судьбахъ жизни, призракъ Міровой Гармоніи вдругъ коснулся его, и, въ восторгѣ вскрикнувъ и сжавъ руки, онъ поклялся посвятить всѣ силы этой святынѣ, этой мечтѣ о пересозданіи всего, о возведеніи человѣческаго духа на высшія ступени сознанія, о достиженіи всѣми живыми существами такой красоты, внѣшней и внутренней, которая выразилась бы во всемірной цѣльности блаженства, въ устраненіи всякихъ нищенскихъ лохмотьевъ, и душевныхъ, и вещественныхъ, въ безграничномъ празднествѣ, на которомъ не было бы ни одного забытаго.
Есть клятвы, совпадающія съ внутренними свойствами того, кто клянется. Слабый искренно пожелаетъ и пообѣщается, и черезъ день забудетъ. Сильный можетъ произнести передъ собой торжественную клятву, послѣ чего самыя черты его лица на всю жизнь измѣнятся. До послѣдняго дня Шелли помнилъ слова обѣта, всѣ свои мысли и мечты онъ отдавалъ на служеніе великой идеѣ всемірнаго совершенства, и огонь, горѣвшій во дворцѣ его души, всегда чувствовался другими, хотя бы смутно, и передъ его смертью, какъ въ его полудѣтскіе дни, люди, подходившіе къ нему, говорили: „Онъ совсѣмъ особенный! Онъ—какъ духъ!“
Любя Землю, какъ родную зеленую звѣзду, которую, пересоздавъ, можно довести до несказаннаго—какъ міръ возможностей, постепенно раздвигающихъ передъ взорами души вольную пышность широкихъ горизонтовъ—Шелли обо всемъ говоритъ съ той торжественностью и съ той проникновенностью, которыя возможны лишь при непрерывности благоговѣйнаго отношенія къ міру, и при сознаніи великой неразрывной связи между каждымъ отдѣльнымъ существомъ и окружающей насъ Безконечностью.
Онъ былъ во всѣ минуты своего земного существованія
Духовной Красоты, и каждый хоть раз в жизни слышал зов, и чувствовал желание стать выше, сильнее, прекраснее самого себя. Но проклятие человеческой жизни заключается в том, что в наших душах эта вспышка угасает как зарница, не сопровождающаяся ни громом, ни дождем — как облачный обрывок, внезапно растопленный лучом — как снежинка, промелькнувшая в полосе света белизною белого ангела, и погибшая в таянии. Шелли был непохож на других, и волшебным образом сумел навсегда закрепить в своей душе отсветы этой Духовной Красоты. Когда ранней весной, на утре своих дней, он блуждал в глуши леса, размышляя о судьбах жизни, призрак Мировой Гармонии вдруг коснулся его, и, в восторге вскрикнув и сжав руки, он поклялся посвятить все силы этой святыне, этой мечте о пересоздании всего, о возведении человеческого духа на высшие ступени сознания, о достижении всеми живыми существами такой красоты, внешней и внутренней, которая выразилась бы во всемирной цельности блаженства, в устранении всяких нищенских лохмотьев, и душевных, и вещественных, в безграничном празднестве, на котором не было бы ни одного забытого.
Есть клятвы, совпадающие с внутренними свойствами того, кто клянется. Слабый искренно пожелает и пообещается, и через день забудет. Сильный может произнести перед собой торжественную клятву, после чего самые черты его лица на всю жизнь изменятся. До последнего дня Шелли помнил слова обета, все свои мысли и мечты он отдавал на служение великой идее всемирного совершенства, и огонь, горевший во дворце его души, всегда чувствовался другими, хотя бы смутно, и перед его смертью, как в его полудетские дни, люди, подходившие к нему, говорили: «Он совсем особенный! Он — как дух!»
Любя Землю, как родную зеленую звезду, которую, пересоздав, можно довести до несказанного — как мир возможностей, постепенно раздвигающих перед взорами души вольную пышность широких горизонтов — Шелли обо всём говорит с той торжественностью и с той проникновенностью, которые возможны лишь при непрерывности благоговейного отношения к миру, и при сознании великой неразрывной связи между каждым отдельным существом и окружающей нас Бесконечностью.
Он был во все минуты своего земного существования
