Ты, можетъ, добрая старушка, |
Женщина предостерегаетъ его.—За ней идти опасно.—Опасно? Экое, подумаешь, затрудненіе!—Быть можетъ, придется раскаяться.—Можетъ быть,—увидѣвъ ее. Онъ оскорбляетъ Небо!—Ничего, онъ прибѣгнетъ къ Дьяволу.—Богъ разгнѣвается.—И поступитъ дурно. Объятій, Объятій! Пусть онъ ее обниметъ, а затѣмъ—Богъ можетъ его убить.—Быть можетъ, послѣдній часъ близится.—Что̀ вѣчныя муки! Basta de sermon. Довольно проповѣдей. Онъ ихъ услышитъ во время поста. Лучше говорить о любви!
Жить значитъ жить: жизнь кончится, и съ нею |
Тогда вѣщая фигура восклицаетъ: „Пусть, Господи, твоя свершится воля“,—и начинается странное какъ бы безконечное шествіе, преслѣдованіе женщины мужчиной, заманиваніе мужчины женщиной. Она идетъ въ неизвѣстность, онъ идетъ за ней.
Идутъ по таинственнымъ улицамъ, |
Ты, может, добрая старушка, |
Женщина предостерегает его. — За ней идти опасно. — Опасно? Экое, подумаешь, затруднение! — Быть может, придется раскаяться. — Может быть, — увидев ее. Он оскорбляет Небо! — Ничего, он прибегнет к Дьяволу. — Бог разгневается. — И поступит дурно. Объятий, Объятий! Пусть он ее обнимет, а затем — Бог может его убить. — Быть может, последний час близится. — Что́ вечные муки! Basta de sermon. Довольно проповедей. Он их услышит во время поста. Лучше говорить о любви!
Жить значит жить: жизнь кончится, и с нею |
Тогда вещая фигура восклицает: «Пусть, Господи, твоя свершится воля», — и начинается странное как бы бесконечное шествие, преследование женщины мужчиной, заманивание мужчины женщиной. Она идет в неизвестность, он идет за ней.
Идут по таинственным улицам, |