Страница:Бальмонт. Горные вершины. 1904.pdf/29

Стоя лицомъ къ лицу съ своимъ убійцей, она говоритъ:—

Желанной будь, своей скажу я смерти,
Какъ говорятъ цари посламъ великимъ,
На полдорогѣ встрѣчу твой кинжалъ.

И когда онъ ее ударяетъ, она, уносящая съ собой еще нерожденную новую жизнь, восклицаетъ съ царственнымъ презрѣньемъ:—

Ударъ, достойный истаго мужчины:
Ударь еще, ты умертвишь ребенка,
И навсегда ты будешь знаменитъ.

(The White Devil, въ концѣ).

Какъ говорятъ эти поэты о любви? Самые ничтожные люди, когда они полюбятъ, могутъ быть краснорѣчивыми, и произносятъ вѣчныя слова. У страстныхъ вулканическихъ поэтовъ, которыхъ мы теперь слушаемъ, слова любви отличаются особенною силой, и замыслы любовнаго хотѣнья не останавливаются ни передъ чѣмъ. Какъ говоритъ Шекспировская Клеопатра, „Вѣчность была въ нашихъ губахъ и глазахъ“ (Антоній и Клеопатра, I; 3).

Возьмемъ четыре любовныя сцены, изъ Марло, изъ Кальдерона, изъ Джона Форда, и Тирсо де Молины.

Въ 14-ой сценѣ упомянутой драмы Марло, Трагическая исторія Доктора Фауста, Фаустъ уже исчерпалъ всѣ блага, которыхъ онъ достигъ цѣною преступнаго договора съ демоническими силами, продавъ Люциферу свою душу. Его ждетъ вѣчное осужденіе. Въ его душѣ смятеніе, ужасъ, и отчаянье. Онъ долженъ былъ бы въ горькомъ сокрушеніи взывать къ Богу, извиваться, какъ червь, въ покаянной тоскѣ. А онъ? Онъ недавно видѣлъ, вызванную магическимъ путемъ, Елену, изъ-за которой погибла Троя. И онъ говоритъ Мефистофелю:—

Лишь объ одномъ тебя еще прошу я,
Чтобъ утишить пылъ сердца моего.
Пусть, видѣнная мною такъ недавно,
Елена неземная станетъ мнѣ
Возлюбленной, чтобы ея объятья
Могли во мнѣ навѣки погасить
Своею нѣгой мысли тѣ, что стали
Помѣхой для обѣта моего,—
Чтобъ я сдержалъ предъ Люциферомъ клятву.

Тот же текст в современной орфографии

Стоя лицом к лицу с своим убийцей, она говорит: —

Желанной будь, своей скажу я смерти,
Как говорят цари послам великим,
На полдороге встречу твой кинжал.

И когда он ее ударяет, она, уносящая с собой еще нерожденную новую жизнь, восклицает с царственным презреньем: —

Удар, достойный истого мужчины:
Ударь еще, ты умертвишь ребенка,
И навсегда ты будешь знаменит.

(The White Devil, в конце).

Как говорят эти поэты о любви? Самые ничтожные люди, когда они полюбят, могут быть красноречивыми, и произносят вечные слова. У страстных вулканических поэтов, которых мы теперь слушаем, слова любви отличаются особенною силой, и замыслы любовного хотенья не останавливаются ни перед чем. Как говорит Шекспировская Клеопатра, «Вечность была в наших губах и глазах» (Антоний и Клеопатра, I; 3).

Возьмем четыре любовные сцены, из Марло, из Кальдерона, из Джона Форда, и Тирсо де Молины.

В 14-ой сцене упомянутой драмы Марло, Трагическая история Доктора Фауста, Фауст уже исчерпал все блага, которых он достиг ценою преступного договора с демоническими силами, продав Люциферу свою душу. Его ждет вечное осуждение. В его душе смятение, ужас, и отчаянье. Он должен был бы в горьком сокрушении взывать к Богу, извиваться, как червь, в покаянной тоске. А он? Он недавно видел, вызванную магическим путем, Елену, из-за которой погибла Троя. И он говорит Мефистофелю: —

Лишь об одном тебя еще прошу я,
Чтоб утишить пыл сердца моего.
Пусть, виденная мною так недавно,
Елена неземная станет мне
Возлюбленной, чтобы её объятья
Могли во мне навеки погасить
Своею негой мысли те, что стали
Помехой для обета моего, —
Чтоб я сдержал пред Люцифером клятву.